— Ну что ж, когда ты собиралась мне все рассказать? — голос сына дрожал от злости, в глазах полыхала обида, пока он смотрел на Наташу, словно на чужую.
— Глеб, милый, что случилось? Что с тобой? — попыталась понять она.
— Я всё знаю… ма-ма, — последнее слово он выплюнул с презрением, словно оно жгло ему рот.
— Ну и расскажи тогда, я тоже хочу знать, — Наташа попыталась перевести разговор в шутку и подошла, чтобы обнять сына.
Но тот резко отстранился, будто она могла его заразить или нанести боль. — Глебушка, родной, объясни, что случилось?
— Уйди, не хочу тебя видеть! — мальчик торопливо снял куртку и ушёл в свою комнату, громко закрыв за собой дверь.
Наталья стучала, пыталась поговорить, но за дверью — тишина, лишь приглушённые всхлипы. Казалось, он плакал.
— Господи, да скажи уже, что ты имеешь в виду? Объясни мне, в чём ты меня обвиняешь? Глеб, ну что за повадки обиженной барышни? Я считала, что ты у меня взрослый, честный парень…
— Ах вот как? — дверь с грохотом открылась, и на пороге стоял взъерошенный, заплаканный Глеб. — Я тоже думал, что моя… мать честная, и… и любит меня, а ты…
Слово «мать» в его устах прозвучало как пощёчина. За четырнадцать лет он не называл её так ни разу. Это ранило. Наталья почувствовала, как внутри все сжалось. Но, несмотря на это, она взяла себя в руки — ведь именно она здесь взрослая.
— И всё же… пожалуйста, объясни, в чём дело.
— Я всё знаю. Мне папа всё рассказал.
— А-а, вот оно что… Ну и что же поведал тебе твой отец?
— Всё! Что ты отказалась от меня и сдала в приют… Всё он рассказал, ясно тебе?
— Ну конечно… ясно, как же…
— И что теперь? — Глеб смотрел на неё с растерянностью. — Ты даже не будешь оправдываться?
— Я? Нет, сынок. Я не стану оправдываться. Видимо, ты прав — я никудышная мать. И, наверное, у твоего отца тебе будет лучше. Знаешь что, я расскажу тебе кое-что… А потом помогу собрать тебе вещи — поедешь к своему доброму, заботливому, замечательному папочке. А я, как недостойная мать, буду жить, как мне вздумается.
Мальчик смотрел на неё молча. Он был в растерянности.
С тех пор как в их жизни снова появился отец Глеба, Наташа жила, будто на мине. Бывший муж внезапно решил стать отцом, и с тех пор сын словно подменился.
— Не знаю, с чего начать… Присаживайся, сынок. Сама не ожидала, что придётся всё это рассказывать.
— Я не хочу ничего слышать. Ты… ты… предательница.
— Придётся выслушать. Сядь, я сказала. Ты ещё слишком мал, чтобы бросаться обвинениями. Сначала выслушай — ты же выслушал версию отца, теперь дай слово мне.
— Я родилась в благополучной семье, как всем казалось. Но однажды родители развелись. Отец нашёл себе другую, и с тех пор мы не общались. А мама… она будто решила доказать всем, что ещё может быть королевой. Начались бесконечные ухажёры, один за другим. Я слишком рано узнала, что такое взрослая жизнь. Слишком рано.
В конечном итоге я оказалась в детдоме. Бабушки, дедушки, дяди, тёти — все были, но никто не захотел взять меня. Мама клялась, что бросит пить, возьмёт себя в руки, заберёт меня. И забрала. Но я сама сбежала обратно. Не спрашивай почему. Мне бы не хотелось озвучивать это.
С тех пор я с роднёй не общаюсь. Ты ведь знаешь — мы всегда были вдвоём.
Я пришла обратно. Меня встретила баба Катя. Она не родная тебе бабушка, но… она стала моей спасительницей. Работала там, в детдоме. Её поразило, что тринадцатилетняя девочка пришла сама. Мы поговорили, я всё ей рассказала. Так я осталась до совершеннолетия.
Мама ни разу не приехала. У неё уже была другая семья. Она заявила, что «настрадалась», а я — всего лишь напоминание о прошлом. Но баба Катя, Екатерина Фёдоровна, помогла мне закончить школу, поступить в институт.
Там я встретила твоего отца. Я была на последнем курсе, подрабатывала официанткой. Жила в общежитии. Мне никто не помогал.
Моя свекровь, мама твоего папы, назвала меня бродяжкой, когда узнала, что я жила в детдоме. Но несмотря ни на что, мы поженились, и появился ты.
Когда тебе было полгода, твой отец заявил, что уходит. Что он полюбил другую. Вернее, меня он попросил уйти. А куда — его не волновало. Главное — забери ребёнка.
Свекровь разрешила мне пожить у неё две недели, пока её сын наслаждался жизнью со своей новой пассией. Мне показалось, она добрая. Тогда я ещё верила людям.
Я искала работу, носилась по городу с тобой на руках. Без опыта, с грудничком, никому я была не нужна. Вернулась в кафе, где работала, но директор не позволил брать ребёнка с собой.
Я умоляла свекровь присмотреть за тобой во время моих смен. Но она выгнала меня. Наверное, сейчас уже встретилась с тобой, наверняка пустила слезу, прижимая «любимого внука». Забыла, как когда-то грозилась выставить нас обоих в подъезд, если я не исчезну до возвращения её сыночка.
Я шла с тобой на руках… хотела броситься с моста. Да, сынок, было и такое. Мне казалось, это единственный выход. Я отвечу за грех, а ты — чистый, невинный — попадёшь в рай.
Стою на мосту, ты — тёплый комочек у груди. Вода — серая, злая. И тут подходит какой-то бомж. Хватает меня за руку и говорит: «Дурёха, ты что творишь? Нет таких ситуаций, из которых нельзя выбраться»….
Я будто проснулась. Пошла с тобой в парк, села на лавочку, голова прояснилась. Смотрела на тебя — на своего мальчика, и думала: что же я за эгоистка такая? Жалею себя, маюсь, что меня никто не любит, а ведь ты — мой сын, для тебя я целый мир.
С этой мыслью я сразу поняла, что делать. Направилась к тёте Кате. Для многих она стала мамой. Нет, не потому что была ласковой — она была настоящей. Если бралась помочь, не отступала.
Я всё ей выложила. Без приукрашивания. Она согласилась — помогла оформить тебя в приют. Не потому что отказалась, а потому что знала — по-другому я не справлюсь. И я приходила. В каждый свободный миг летела к тебе. Нас невозможно было разнять, ты вцеплялся в меня, будто знал — я рядом, я твоя. Я рыдала, целовала тебя и шептала: потерпи, малыш, мама вернётся.
Я работала на износ. Сначала — на двух работах. А потом коллега рассказала, что можно хорошо заработать, собирая ягоды за границей. У неё были реальные примеры: одна женщина купила сыну машину, накопила на жильё. Я сомневалась. Но терять было нечего. Тётя Катя поддержала, сказала — езжай. Я решилась.
Три года… Три длинных, изнурительных года я была в рабстве. Но я выстояла. Мы выстояли. Ты потом был со мной, помнишь? Хозяин разрешал. Ты был ещё маленьким, но мы были вместе. Благодаря этим годам у нас появилась квартира. Настоящая. Наша.
Мы вернулись домой. Тётя Катя приняла нас, как родных. Две недели жили у неё, а потом быстро нашли своё жильё. Да, именно мы — потому что всегда были вдвоём. Я и ты. Всегда вместе.
Я устроила тебя в садик с уклоном на английский. Ты тогда уже хорошо говорил. А ты думал, это наследственность? Нет, просто я тогда не могла тебе всё рассказать. Ты был ещё совсем малыш. Вот и выдумала что-то про «гены».
Я наконец устроилась работать по профессии. Мы жили тихо, спокойно. Разве плохо жили, сынок?
Я замуж не вышла. Боялась, что кто-то обидит моего мальчика. Могла бы, наверное. И ещё могла бы родить, но страшно было повторить путь моей матери…
Кстати, она до сих пор жива. Периодически названивает со своими нежностями. Только для меня она — никто. Как и твой отец. И его мамочка.
Что ему вдруг понадобилось? Думает, если будет строить из себя заботливого папочку — долги по алиментам спишутся? Мерзавец.
Ты теперь, наверное, смотришь на меня иначе. С другой стороны. Да, сынок?
Я рассказала всё, как было. Не нужно кидаться обвинениями в то, чего не знаешь. По мнению твоей бабушки — я нищенка, беспризорница. Бывшая, которую легко забыть. Плохая мать. Ну что ж. Не удивлюсь, если теперь и ты видишь меня так же. Весь в отца. Ты ведь уже взрослый. Настолько взрослый, что можешь называть меня «мать» и кидать мне в лицо обвинения.
Я всё сказала, сын. Пойду на кухню. Пока собираешь вещи, позвоню твоему отцу. Обрадую — мол, дитятко теперь будет жить с ним. Он ведь хороший, он ведь не сдавал сына в детдом. Только ты, сынок, не подумал спросить: а где же он был всё это время? Где он был, когда мы с тобой были никому не нужны?
А знаете что?.. Да пошли вы все.
Наташу разрывала боль. Всё внутри сжалось. Пусто было до безумия. Глеб — единственный человек, ради которого она жила. Она не хотела быть злой. Не хотела отнимать у него отца. Мечтала вырастить достойного человека. Мечтала увидеть его счастливым, полюбить его жену как дочь, нянчить внуков…
Но всё оказалось иначе.
Она медленно пошла на кухню. Взяла телефон, стала искать номер бывшего мужа. Слёзы застилали глаза.
— Мам… мамочка… не звони… прости, пожалуйста… родная, — раздался голос за спиной. — Я… я думал, это был просто сон… Я всё помню. Помню… про ягоды… их было много… Поэтому я их и не ем, да?
— Да, — прошептала Наташа.
И они оба разрыдались.
— Прости меня, мама… Я такой идиот… Мне не простить себя… Только представлю — моя маленькая мама, одна, в чужом городе, с малышом на руках… Прости меня…
Она обнимала его крепко-крепко. Своего мальчика. Такого взрослого. И всё равно такого родного.
Позже, уже вечером, она услышала, как сын говорит по телефону.
— Нет, извини… Мы с мамой давно собирались на концерт. Не стоит ей звонить. Правда. Знаешь… ты внезапно появился, я рад, правда. Но… пап, давай сделаем паузу. Мне надо время. Я сам позвоню.
— Сынок… — Наташа вошла в комнату, — может, ты слишком резко? Всё же отец…
— Мама, я сам разберусь, хорошо? — голос у него был взрослый, уверенный. А потом, будто что-то переключилось, он посмотрел на неё с той самой, детской, просящей улыбкой: — Почитаешь мне книжку?
— Про кого? — засмеялась Наташа. — Про Мальчика-с-пальчик?
— Не-е, мамуль. Там тема по физике сложная… А ты так классно объясняешь…
