— Анна, поздравляю. У вас родились мальчики. Близнецы.
— Двое? — я переспросила, с трудом осознавая услышанное сквозь туман усталости.
15 мая
Не понимаю, зачем начала этот дневник. Возможно, чтобы сохранить рассудок. Белизна больничных стен давит, особенно по ночам, когда вокруг только тишина, прерываемая писком приборов и спокойным дыханием моих сыновей.
Моих сыновей. До сих пор странно звучит.
Сергей так и не появился сегодня. Прошло три дня после родов, а он нашел предлог — срочная командировка. Валентина Петровна, медсестра с добрым лицом и уставшими глазами, каждый раз интересуется, где муж, а я каждый раз придумываю новую версию.
«Он занят, но обязательно будет завтра».
Я и сама почти верю в это, пока не вспоминаю выражение его лица в тот момент, когда он узнал, что у нас будет двойня.
18 мая
Сергей всё-таки зашел. Стоял в дверях, как чужой — растерянный, не знал, куда себя деть в маленькой палате с запахом крема и молока.
— Хочешь подержать их? — предложила я, с осторожной надеждой.
Он отшатнулся, будто я протягивала ему не младенцев, а что-то страшное.
— В другой раз. Я просто зашел на минутку.
Валентина Петровна вошла с бумагами.
— Уже определились с именами? — спросила она, готовя ручку.
Сергей посмотрел на часы:
— Мне пора. Совещание. Решай сама. Подойдут любые.
Я сама выбрала — Миша и Дима. Он даже не притронулся к ним перед уходом. Просто развернулся и вышел, громко хлопнув дверью. Миша испугался и расплакался. Дима подхватил.
21 мая
Завтра выписка. Я не могу понять, чего боюсь больше — самой дороги домой с двумя младенцами или того, что нас ждет в квартире. В последний раз Сергей не отвечал ни на звонки, ни на сообщения. Его мать ограничилась смс: «Поздравляю. Буду на следующей неделе».
Мама каждый день звонит из деревни. Спрашивает, как мы. Я лгу, что всё отлично, что Сергей рядом, что его родители помогают.
Мне хочется домой. Настоящий дом. Туда, где пахнет свежевыпеченным хлебом, где папа возится с техникой во дворе, а мама поёт, пока режет зелень на ужин. Туда, где всё настоящее.
22 мая
Сергей ждал у подъезда. Без слов взял сумки, пока я несла переноски. Мы поднимались в полной тишине на пятый этаж.
Когда за нами закрылась дверь, он заговорил.
— Это невозможно, Аня.
Я прижала к себе Мишу, который тихо спал. Дима всё ещё лежал в переноске.
— Что именно невозможно?
— Всё это, — он провел рукой по комнате. — Я не хотел двоих. Одного — возможно. Но не так.
Он заплакал. Я уложила Мишу рядом с братом и выпрямилась.
— Это наши дети, Сергей.
— Отдай их в приют! — выпалил он. — Я не готов к такой жизни!
Это было как удар.
— Что ты несешь?
— Я не хочу терять свободу, — он сел, сжал голову руками. — Мы живем в тесноте, денег мало. Я не готов слушать детский плач каждую ночь. Я хочу жить для себя.
Мои руки задрожали. Но я нашла в себе силы сказать:
— Они останутся со мной.
Сергей молча подошел к шкафу и начал запихивать одежду в сумку.
— Тогда я ухожу. Окончательно.
Я смотрела, как рушится всё, что еще утром называлось семьёй. И в этот момент что-то щелкнуло. Я увидела перед собой чужого.
— Уходи, — прошептала я, глядя на мальчиков. — Мы справимся. Даже лучше, чем с тобой.
Он остановился у двери, крепко сжав ручку сумки.
— Ты об этом пожалеешь.
— Нет, — сказала я, удивляясь спокойствию. — Это ты будешь жалеть. Только будет уже поздно.
Он вышел. Я осталась одна. С двумя спящими сыновьями. С разбитыми иллюзиями и телефоном в руке, где уже был набран номер папы.
23 мая
Ночь прошла в каком-то полусне. Миша просыпался каждый час, потом его сменял Дима. Между кормлениями я собирала сумку. Документы, детские вещи, фотографии мамы с папой — всё самое важное.
Я не плакала. Внутри было пусто и неожиданно спокойно. Словно вместо меня теперь действовал кто-то сильный, решительный.
Ровно в шесть раздался звонок.
— Едем, доченька. Завтра к обеду будем, — сказал папа. Его голос — как якорь, как щит. Надёжный. Тот, кто никогда не подводит.
24 мая
Ровно в полдень во двор въехал «Уазик». Я смотрела из окна, сердце стучало всё быстрее. Первым из машины выскочил Виктор — высокий, уверенный, в старой клетчатой рубашке. За ним — папа. Чуть медленнее, но не менее крепкий.
Я просто открыла дверь. Виктор крепко обнял, молча. Папа зашел, бросил взгляд на спящих в переносках.
— Богатырей родила, — сказал он, и в его тоне было то, чего не было у Сергея — тепло и гордость.
— Ну что, поехали, дочка, — спокойно добавил он, поднимая сумку.
Я обернулась. Квартира, в которой прожила три года, не отзывалась ничем. Пусто.
Мы уехали, не оставив ни записки, ни ключей. Я только отправила Сергею сообщение: «Не ищи нас». Ответа не было.
30 мая
Прошла неделя. А кажется — целая жизнь. Каждое утро начинается с петухов и плача одного из сыновей. Мама уже с рассвета качает Диму, пока я кормлю Мишу.
— В деревне дети крепче растут, — улыбается мама. — И воздух чище, и молоко свежее.
Наш дом — не избушка. Это двухэтажный дом с верандой, большим садом. Отцова ферма — гордость округа. «Никольское подворье» знают все: мясо, сыр, молоко — всё свое, лучше не найти.
Вечером мы сидели всей семьёй. Папа раскуривал трубку, мама перебирала ягоды. Виктор с Настей пришли с Костиком, пятилетним сыном.
— Я буду их защищать, — важно сказал он, гладя ручку Димы.
Настя шепнула:
— Поначалу страшно, потом втягиваешься.
— Мне не страшно, — ответила я и почувствовала, что это правда.
15 июня
Сегодня впервые за всё время позвонил Сергей. Слова срывались, говорил о том, что зря ушёл, что хочет всё вернуть, что скучает.
Я пересказала разговор папе. Он только хмыкнул:
— И про детей ни слова, да?
Я молча кивнула.
Мы сидели на лавочке рядом с домом, в тени старой яблони. Близнецы мирно спали в колясках, а папа, как в прежние времена, строгал деревянную игрушку — точно так же, как когда-то делал для меня и Виктора.
— Он не скучает, Анюта. Он просто одинок. А это совсем не одно и то же.
Я молча кивнула, наблюдая, как солнечные пятна скользят по лицам спящих малышей, пробиваясь сквозь листву.
— Когда вы с братом родились, — продолжал отец, примеряя новую деталь, — я тоже испугался. Не ответственности — себя. Что не справлюсь, что окажусь плохим отцом.
Он отложил нож, посмотрел мне в глаза.
— Мужчина — это не тот, кто ничего не боится. А тот, кто делает, как надо, даже когда страшно.
1 июля
Сегодня впервые помогала отцу на ферме — занялась бумажной частью. Мама осталась с мальчиками, а я разгребала счета, накладные, документацию.
— Слушай, ты быстро вникла, — удивился Виктор, заглянув в кабинет. — Отец говорит, наконец-то в бумагах порядок появился.
Вечером по дому разносился аромат свежего хлеба и малины. Мама хлопотала у плиты, негромко пела старую колыбельную — ту самую, что пела мне в детстве. Сыновья слушали, затаив дыхание.
— Видишь, — улыбнулась она, — узнают родное.
Позже я набрала Сергея. Сказала, что подаю документы на развод. Он долго молчал.
— Ты совершаешь глупость, — наконец произнёс он. — Ты одна, в деревне, с двумя детьми… Лучше бы оставила их моим родителям. Мы бы могли начать заново.
— Я не одна, — перебила я. — Я дома. Среди родных.
— А как же наша семья? — в голосе прозвучала мольба.
— Её не существовало, Серёжа. Была только видимость.
Я завершила звонок и вышла на крыльцо. Летний воздух был свеж, где-то вдалеке ухал филин. И я поняла: впервые за долгое время я дышу свободно.
3 марта (спустя 5 лет)
Мальчикам уже больше пяти. Утром они вбежали в спальню, крича наперебой:
— Мам, просыпайся! Дед сказал, поведёт нас смотреть телят!
Миша, серьёзный, аккуратный, уже полностью одет. Дима — взъерошенный, в разных носках, глаза сияют. Такие разные, но оба — мои.
Вечером был настоящий праздник. Мама испекла пирог, Виктор вырезал лошадок с гривами из настоящего волоса. А отец…
— Ну что, мужчины, — сказал он, вручая каждому по детской куртке с эмблемой «Никольское подворье», — теперь вы официально с нами.
Дима тут же надел свою и потом в ней даже спать лёг.
1 июня (спустя 8 лет)
Сегодня у мальчиков — окончание первого класса. Миша — почти отличник, Дима — троечник по поведению, но блестящий по математике. Учительница говорит, таких непохожих близнецов она ещё не встречала.
Отец стал чаще уставать, Виктор понемногу берёт всё на себя. Но когда рядом мальчики — папа словно молодеет. Он учит их пахать землю, запрягать лошадь, чистить коровник. А по вечерам рассказывает истории из своего детства.
Иногда я думаю о Сергее. Где он, что с ним? Мальчики не спрашивают. Для них мужчины — это дед и дядя. В их мире отцы не исчезают. Они — опора.
15 сентября (спустя 10 лет)
Миша пришёл из школы и сказал:
— У Виталика из третьего «Б» умерла мама. Его теперь тётя забрала, а отца лишили прав.
Мы сидели на веранде, перебирали яблоки для варенья. Дима подошёл ближе и вдруг выпалил:
— А Кирилл сказал, что я безотцовщина.
Я замерла. Я знала, что рано или поздно этот вопрос возникнет.
— А ты что ему ответил? — спросила я.
— Сказал, что у меня есть дед и дядя Витя. А безотцовщина — это когда совсем никого нет. А у нас есть семья.
Миша кивнул, подтверждая слова брата, и снова занялся яблоками.
— А где наш папа? Он умер?
— Нет, — ответила я. — Он ушёл, когда вы были совсем крошками. Просто не смог быть отцом.
— Значит, он слабый, — сказал Миша. — Дед говорит, мужчина должен отвечать за свои поступки.
В тот вечер я впервые за много лет плакала. Но не от боли — от гордости.
7 ноября (спустя 17 лет)
Мальчики заканчивают школу. Миша твёрдо решил — сельхозакадемия. Его интересует почва, добавки, биологические процессы. Глаза горят — он нашёл себя.
Дима пока не определился. Колеблется между юрфаком и экономикой. За ужином устроил презентацию, где объяснял, как нам вывести «Никольское подворье» на новый уровень. Говорил о бренде, маркетинге, логистике. Уверенно размахивал вилкой.
А сегодня к нам приехал представитель крупного холдинга — дорогой костюм, кожаный портфель. Предложил продать ферму. Мальчики сидели рядом с дедом, слушали, не перебивая. Дима задавал вопросы про цифры, Миша — про землю.
— Мы не продаём, — спокойно сказал отец.
— Это не просто ферма, это наш дом, — добавил Миша.
— И передайте своим юристам: скупка земли в нашем районе через подставных лиц закончится судом, — жёстко вставил Дима.
Гость уехал ни с чем. Я смотрела на своих сыновей и не могла поверить, что когда-то их хотели оставить.
3 февраля (спустя 23 года)
Позвонила незнакомая женщина. Представилась кузиной Сергея.
— Сергей умер вчера. Сердце. Быстро всё случилось… Похороны скромные, родственников почти нет.
— У него есть сыновья, — ответила я. — Я им скажу.
Миша уже работал на ферме, Дима был на финише юрфака. У каждого — свои цели, чёткие и независимые от прошлого.
— Поедем? — спросила я.
— А ты хочешь? — Дима посмотрел на меня внимательно.
— Я поеду, если вы решите.
Мы втроём стояли у его могилы. Могилы мужчины, который мог быть с нами, но не стал. Лишь та самая дальняя родственница рядом. Фото — чужой человек, постаревший, уставший.
— Я ничего не чувствую, — сказал Миша в дороге. — Ни злости, ни сожаления.
— И я, — кивнул Дима. — Просто пустота.
— Так и должно быть, — сказала я. — Он стал чужим. А вы — сделали правильный выбор: не тратить жизнь на обиду.
15 мая (спустя 30 лет)
Ровно тридцать лет назад я стала матерью. И в тот же день осталась одна. Сегодня я вижу, к чему это привело.
Мои взрослые сыновья строят дом по соседству. Миша готовится к свадьбе, Дима, похоже, всерьёз влюблён в дочь нашего ветеринара.
Ферма живёт. Миша открыл экологический маршрут для школьников, Дима оформил всё для экспорта. Виктор помогает, как и всегда.
Отец, уже седой и уставший, часами сидит на веранде.
— Ты справилась, дочка, — говорит он, когда я приношу ему чай.
Я смотрю на ферму, на стройку, на сыновей, увлечённых проектом террасы.
— Мы справились, папа, — улыбаюсь я. — Все вместе.
И, пожалуй, впервые в жизни я чувствую, что мне больше ничего не нужно. Я живу. Я люблю. А это — и есть настоящее счастье.
