— Квартира-то, напомню, записана на тебя. А он у тебя, прости, юридически — как гость, временно проживающий. Ты осознаёшь, как это мужика задевает?
Юлия улыбнулась той вежливой, дежурной улыбкой, что бывает у регистраторов в поликлинике, когда им хочется сказать: «А вы чего ждали, если к врачу двадцать лет не ходили?»
— Светлана Петровна, — ответила она спокойно, — если уж так волнует правовой статус, всегда можно заключить брачный договор.
— Ага, — усмехнулась женщина, — чтобы потом ещё и алименты ему платить с его копеек?
— Скорее уж наоборот. Это я, возможно, ему должна буду.
— Ну вот и подумай, — сказала свекровь, делая громкий глоток чая, прерываемый хриплым дыханием.
После того разговора в квартире будто стало теснее.
Артём стал поздно возвращаться. Пахло сигаретами, которые он вроде бы не курил. Куртку бросал не на вешалку, а куда попало — Юлию это всегда раздражало.
— Ты ведь не на вещевом рынке, — бросала она.
— Угу.
— И тапки вот те — домашние. А ты в уличных шлёпаешь по ковру.
— Да какая разница, Юль…
Разница была. Во взгляде, в тоне, в несказанных словах. В холодных чайниках. В равнодушном «поесть есть?» вместо «как день прошёл?»
Однажды утром он просто произнёс:
— Слушай, думаю, стоит оформить квартиру на нас двоих. Чтобы по-человечески всё было.
Юлия оторвалась от чашки.
— Сам додумался? Или Светлана Петровна под диктовку?
— Опять ты… Просто логично же. Мы семья.
— Странно. Когда я квартиру покупала, ты был просто парень с кофе в руке. А теперь, выходит, делить надо?
— Ты же жена. Ну и будь женой.
Она отставила чашку на стол. Её губы изогнулись в тонкую, нервную улыбку.
— А ты пока ведёшь себя как квартирант. С требованиями.
Он будто собрался уйти — встал, но остался.
— Я просто предложил. Подумай. Мы ведь вместе.
— Конечно. Особенно когда мама звонит.
Он промолчал. Только посмотрел. Холодно, отстранённо. А потом — в ванную. Хлопнул дверью.
Юлия осталась одна.
Глянула на подставку под кружку. На криво сдвинутые тапки. На капли воды под чайником.
И вдруг поймала себя на том, что слушает. Как он льёт воду, как шумит душ, как мыло падает в мыльницу.
Слушала, как будто в её доме плескался чужой человек.
Теперь они говорили только о погоде и продуктах. Иногда — кто выносит мусор.
Через день он снова поднял тему квартиры. Тише, осмотрительнее.
— Ну хотя бы обсудим. Может, не полностью, хотя бы часть…
— Артём, — не поднимая глаз от книги, отрезала Юлия. — В следующий раз предложишь оформить телевизор на себя, а унитаз — на твою мать.
Он шумно выдохнул и ушёл на балкон. Там теперь его место. С сигаретой, с телефоном. «Проект сдаёт» с Леночкой. Или маме жалуется.
Неделей позже на кухне она нашла брошюру: «Оформление совместной собственности при браке».
— Юристом решил подработать? — спросила за ужином.
— Просто читаю. Тебе же, как экономисту, должно быть интересно.
— А мне, как владелице, интересно, с чего ты решил, что тут всё должно быть делиться пополам.
— Потому что я тут живу. Я не чужой.
— А ведёшь себя как посторонний.
Он швырнул вилку. Пельмени разбежались по тарелке.
— Ну знаешь…
— Нет, скажи мне: ты вообще здесь быть хочешь? Или просто стремишься отжать всё, пока не попросили уйти?
Молчание.
— Мам, ну не сейчас, — вдруг сказал он.
Юлия замерла. Телефон. Снова.
— Да знаю я. Да она говорит, что её всё это. Какая любовь, мам, ты чего. Просто живём. Не даст она. Через юриста, может…
Юлия не стала дослушивать. Тихо прикрыла кухонную дверь. Села на табурет.
Тот хрустнул под ней. Будто не дерево, а вера треснула.
Через два дня Светлана Петровна появилась без звонка. С пирогом. С лицом, как у нотариуса на поминках.
— Юлечка. Ты дома. Отлично выглядишь.
— Что-то случилось? — сухо.
— Да так, зашла поболтать. А то всё телефон да телефон… — поставила пирог, начала осматриваться.
— Уютно у вас. Прям уютно-уютно… Только, понимаешь, сейчас такие времена. Мужчине важно чувствовать себя хозяином. А у Артёма — ничего нет.
— Как же нет. Работа есть, руки есть, даже профиль на «Авито» завёл. Не бездомный.
— Не про то ты. Мужчина страдает. Мужик должен ощущать, что это его дом.
— А я тут кто? Уборщица с квадратными метрами?
— Не передёргивай. Просто будь женщиной. Мягкой. Податливой. Ну перепиши ты ему долю. Он же твой муж. Не предаст.
— Конечно, не предаст. Он уже юриста ищет. От большой любви, наверное?
Позже Юлия встретила тётю Ларису из третьего этажа. Та сразу начала без прелюдий:
— Слыхала, вы там с Артёмом за жильё сцепились. Свекровь уже полдвора оббежала — жалуется, что ты сына выгоняешь.
— Правда? А я-то думала, у меня просто нервы сдают.
— Да ты не переживай. Ты с головой. Не дала сесть на шею.
— А зачем? Там уже мать его сидит.
— Точняк! — расхохоталась Лариса. — А он что? Любит тебя?
— Вот вопрос… Меня — или метраж?
— Сейчас любовь — по кадастровому номеру.
Смеялись. Но смех был какой-то… на выдохе.
В тот же вечер Юлия полезла за пледом и увидела, что документы тронуты. Папка с собственностью лежала не там. На бумаге — отпечатки. Кто-то рылся.
Она застыла. Потом аккуратно закрыла дверцу. В голове промелькнуло: «А в следующий раз сейф принесёт. Или с понятыми придёт».
Этой ночью она не спала. Слушала, как он храпит. Кого-то зовёт. То ли маму, то ли «партнёршу по проекту».
Думала: как легко чужой становится мужем. И как быстро муж — снова чужим.
Под утро Юлия решила: хватит быть женой. Время снова стать хозяйкой.
Утро началось с запаха подгоревшего тоста. Артём ворчал на кухне, как всегда, когда приходилось самому готовить.
— А ты чего не проснулась? — буркнул он.
— А чего тебе? Ты теперь почти совладелец. Привыкай.
Он отложил полотенце, обернулся:
— Опять про квартиру?
Юлия смотрела, как масло капает на плиту. Даже плиту стало жалко.
— Я хотела жить с тобой, Юля. А ты всё обороняешься. Меня в эту семью так и не впустила.
Она встала.
— Знаешь, что обидно? Что ты спутал любовь с правом собственности.
Он бросил лопатку в мойку:
— Вот как ты любишь, да?
— Я уже нет. Просто делю пространство с соседом. Который шумит, разбрасывает носки — и хочет переписать квартиру на себя.
План был прост. В его выходной, пока он ушёл — к маме или к «Леночке» — она вызвала мастера.
— Поменяйте замки. И балкон тоже.
— Что, развод? — уточнил мастер.
— Типа того. Весенний обострённый случай.
Два часа — и новые ключи в руке. Холодные. Твёрдые. Решения из металла.
Один комплект она оставила. Ради приличия. В конверт:
«Только по договорённости. С уважением. Бывшая.»
Он пришёл поздно. Без звонка. С пакетом, из которого торчал батон. Дёрнул ручку — не открылось.
— Юль?! — с обидой.
— Ключ у тебя. В прихожей письмо.
— Это ещё что за цирк?
— Не цирк. Финал пьесы.
Он стоял, читал. Лицо менялось. Сначала — удивление. Потом — злость. А потом… пустота.
— Ты не передумала? Может, ты погорячилась?
— А ты, когда в шкаф лазил, — остыл?
Он отпрянул.
— Ты знала?
— Я не наивная. Хотя тебе, похоже, это было удобно.
— Пошла ты… — сказал он. Без злобы. С поражением.
Взял ключ. Ушёл. Тихо. Даже дверь не хлопнул. Только батон стукнул о косяк.
Через пару дней позвонила свекровь:
— Юля, это уже перебор. Ты разрушила брак!
— Я сохранила имущество.
— Он ночует в машине. Ему негде быть!
— Пусть привыкает. Взрослый человек. Ответственность пора освоить.
— Ты жестокая. Ты же женщина!
— Уже нет. Теперь я — хозяйка. С ключами от квартиры. И замками от глупости.
— Ты его предала!
— Нет, Светлана Петровна. Я себя спасла.
Тишина. Гудки.
Через неделю Юлия мыла окна. Весна. Солнце било сквозь стекло. Пахло свободой и стеклоочистителем.
В дверь постучали.
— Юлька! Ну что, выставила? — сияла тётя Лариса. — Я же говорила!
— Да. Последний аргумент сработал.
— Какой?
— Замок. И взгляд.
Пили чай. С клубничным вареньем. Лариса принесла.
— Не грусти. Лучше одной, чем с квартирным паразитом.
Юлия засмеялась. По-настоящему.
— Теперь у меня всё своё. Даже одиночество.
— Оно, знаешь, как старый халат. Сначала неудобно, а потом уютно. И никто под бок мокрые носки не суёт.
Позже она открыла шкаф. Уложила документы. Сверху — новую папку:
«Планы на будущее».
Пусть лежит. Вдруг пригодится.
Она подошла к окну. Внизу шумел город. Жизнь шла.
И вдруг подумала:
«Хорошо, что у меня есть окно. А то бы я снова полезла в эту тьму.»
Конец.
