Когда я впервые переступила порог квартиры Тамары Борисовны — будущей свекрови, — она посмотрела на меня так, будто я явилась в комплекте к её сыну вместе с просроченными кредитами и трещиной в стене. Такой взгляд у неё был, видимо, с рождения: смесь осуждения и жалости, где осуждения процентов на девяносто.
Мой тогдашний избранник, Гена, уверял, что давно развёлся. Ну да, конечно. Только в голове у него был развод оформлен — в реальности же: жена, двое детей, ипотека и вагон обещаний.
Когда я узнала, что беременна, он неожиданно стал честным:
— Леночка, слушай… я, вообще-то, всё ещё чуть-чуть женат. Но буквально на днях разведусь, всё ради тебя и ребёнка.
Я, как это часто бывает у женщин с сердцем размером с материк, поверила. В конце концов, он и правда оформил развод. Только вот его мать восприняла это как личную трагедию и оскорбление рода. Настоящую измену.
Тамара Борисовна продолжала жить с первой невесткой. Они там командой шли: бабушка присматривала за внуками, мама работала, всё слаженно. А тут — я. Беременная, без «заслуг» и прошлого.
— Даже не надейся, что я приму твоего ребёнка! — выпалила она при первом же разговоре. — Это не внук, это ошибка судьбы.
Слово своё она сдержала. Мои дети для неё оставались «чужими». Терпела, но любить и не пыталась. Смотрела на них как на посторонних — вроде бы рядом, но лучше не трогать.
Особенно досталось старшему — Ванечке. Мальчик светлый, голубоглазый, нежный. Она всматривалась в него и говорила:
— Ну не похож он на моего Гену. Может, ты мне тут чужого подсовываешь?
Я, сдерживая злость, отвечала:
— А, может, у вас в роду кто-то был нормальный, не все же кислые от злости?
Был случай, который до сих пор в памяти. Ваню оставили с Тамарой Борисовной на детской площадке, пока мы с Геной помогали его прабабушке — её матери — принять ванну. Казалось бы, ничего сложного. Но свекровь решила, что маникюр важнее. А ребёнок в это время полез в будку местной собаки. Укус в щёку, кровь, крики, паника.
Тамара Борисовна вбегает с фразой:
— Это вы виноваты! Я не думала, что он такой юркий!
— Ты не думала? — закричала я. — Ты же обещала за ним следить! Или внуки тебе как мусор — пока тихо, пусть валяются?
Позже у нас родились двойняшки — Слава и Саша. Саша — уравновешенный, рассудительный. Слава — яркий, артистичный, но с лёгким нарушением речи — букву «р» не выговаривал. Зато как рассказывал стихи — всем бы так!
На одном семейном празднике Слава залез на табуретку с декламацией, а свекровь, тяжело вздохнув, буркнула:
— Ради этого рожать? Я же говорила: надо было на седьмом месяце остановиться.
У Славы лицо стало, будто его изнутри ножом провели. Позже он подошёл:
— Мам, бабушка правда не хотела, чтобы я появился?
Как обычно, пришлось сглаживать, спасать. Опять я.
А вот детям от первого брака Гены — Тане и старшему Ване — она устраивала праздники, дарила подарки, катала по морям. Нашим же доставались только косые взгляды и вечные упрёки.
— Ты разрушила ему семью! — напоминала она при каждом удобном случае, особенно если Гена рядом. — Он бы без тебя с Таней и Ваней жил прекрасно. А теперь? Ничего у него нет!
Хотя как «ничего»? У нас дом, работа, дети. Мы старались, поднимались с нуля. Но для неё «ничего» — это когда она не центр вселенной.
Когда Ване исполнилось 18, решили устроить большой праздник. Гена хотел пригласить мать.
— Пусть он сам ей позвонит, — сказала она. — Иначе я туда не ногой.
Ваня, воспитанный парень, набрал:
— Здравствуйте, бабушка. Хотел пригласить вас на мой день рождения. Буду рад, если приедете.
В ответ он услышал:
— Ты?! Если бы не ты, мой сын жил бы с достойной женщиной, а не с твоей матерью! Я тебя видеть не могу! Лучше бы ты не рождался!
Ваня спокойно повесил трубку. Она всё же приехала, но весь вечер рассказывала, какие Таня с тем Ваней замечательные.
С тех пор мой Ваня отказался с ней общаться. И младшие отдалились.
Прошли годы, и всё встало с ног на голову.
Сначала умер свёкор — молчаливый, тихий человек. На похороны Ваня идти отказался:
— Он для меня никто.
Саша со Славой поехали, но с бабушкой даже не поздоровались.
Потом началась череда несчастий: Таня оказалась в тюрьме за аферу, тот Ваня — насмерть сбил человека и скрылся, сейчас сидит. Первая жена умерла. А Тамара Борисовна осталась одна, в глухой деревне, с кошкой и больной спиной.
Теперь звонит Гене:
— Сыночек, приезжай. Привези моих внучат, пусть чаю со мной попьют.
А дети?
— Мы отвечаем ей тем же, как она к нам относилась. Честно всё, мама, — говорят.
Мы с Геной еле упросили их позвонить на её день рождения. Поздравляли сдержанно:
— С днём рождения, бабушка.
Иногда я на неё смотрю — вроде, жалко. Старость, одиночество, слёзы в глазах. Но потом вспоминаю: как она называла Славу «тормозом», как довела Ваню до истерики, как игнорировала мои просьбы не шуметь под окнами, когда я была на последних сроках.
И жалость уходит.
Жизнь, она ведь справедливая штука. Что отдаёшь — то и возвращается. Только порой — слишком поздно.
