— Ну всё, ребята, пора! — весело крикнул он, запрыгивая на подножку уже тронувшегося поезда. С перрона ему махали друзья, кто-то что-то кричал в догонку. Он улыбался. С момента возвращения из армии прошло три года. За это время он успел устроиться на работу, поступить на заочку в институт. А вот чтобы вот так — сесть и поехать в другой город — такого не случалось ни разу.
Детский дом стал для них общей точкой отсчёта. Когда-то они были беспризорными детьми, а теперь каждый шёл своим путём. Аня и Петя поженились, купили жильё в ипотеку и уже ждали первенца. Рома радовался за них от всей души, хотя немного и завидовал — по-хорошему, с надеждой, что и ему такое счастье выпадет. Но его дорога вела иным маршрутом.
Ещё в интернате он пытался понять: кто он и откуда? Почему оказался среди чужих людей? Обрывки воспоминаний были смутными, будто фрагменты сна, но внутри оставалось ощущение какого-то уюта, тепла. Единственное, что знал точно — его привёл туда мужчина. Молодой, в чистой одежде, около тридцати лет.
Об этом ему рассказала баба Нюра, тогдашняя уборщица, которая всё замечала.
— Я тогда помоложе была, зоркая, — вспоминала она. — Смотрю: стоит под фонарём мужик, мальца за руку держит. Лет три, не больше. Разговаривает серьёзно, как со взрослым. А потом — звонок в дверь, ребёнка передал и врассыпную. Я за ним! А он, словно испарился. Запомнила бы сейчас сразу — нос у него был длиннющий, острый, как у этого, как его… Казановы. И варежек малышу не надел. Машины рядом не было, значит, сам пришёл, местный, скорее всего.
Рома этого не помнил. Но чем больше размышлял, тем больше склонялся к мысли: это, наверное, отец. А что случилось с матерью — загадка. Но он пришёл ухоженным, в чистой одежде. Единственное, что обеспокоило воспитателей, — белесое пятно на груди, тянущееся к шее. Сначала думали, ожог. Но врачи сказали — редкое родимое пятно. Генетическое.
— Что ж мне теперь, баб Нюра, по пляжам бегать и смотреть, у кого пятно, у кого нет? — смеялся он, а она только вздыхала. Для него она стала почти родной. После выпуска приютила у себя.
— Пока жильё не получишь — живи у меня. Нечего по углам скитаться.
Он тогда сдерживал слёзы. Мужчина ведь. Но разве можно забыть, как в детстве после драк он приходил к ней, утыкался в её колени и рыдал?
— Ты добрый, Ромка. Ты честный. Только вот с такой душой тебе жить будет тяжело. Очень тяжело.
Он тогда не понял, но потом понял.
Аня жила в детдоме с рождения. Петя попал позже — когда Роме было одиннадцать. Худой, высокий, молчаливый. Его привезли после трагедии — родители погибли от отравления фальсифицированным алкоголем. Первое время держался в стороне. Но потом случилось то, что навсегда объединило их троих — не кровью, но настоящей душой.
Аню не жаловали. Рыжая, тихая, маленькая — идеальная мишень. Одни смеялись, другие дёргали за косы, третьи пинали. В тот день старшие переборщили. Рома не вытерпел — полез защищать. Но силы были неравны. Через несколько минут он уже лежал на земле, закрываясь от ударов. Аня кричала и размахивала рюкзаком, как дубиной.
И вдруг всё замерло. Кто-то схватил Рому за плечи и поднял. Это был Петя.
— Ты зачем влез? Драться же не умеешь.
— А смотреть, как её бьют, по-твоему, лучше?
Петя задумался. Потом протянул руку:
— Ты нормальный. По рукам?
С того момента началась их дружба.
Аня, глядя на Рому, чуть не глотала воздух от восхищения.
— Закрой рот, а то муха залетит, — смутился он.
Петя засмеялся:
— Слушай, рыжая, теперь ты под нашей защитой. Скажешь всем — тронут, нам расскажешь.
С того дня Петя занялся подготовкой Ромы. Тот сначала скучал — книжки бы лучше читал, но Петя умел убеждать. Постепенно физкультура перестала быть наказанием. Вместо троек появились пятёрки, плечи стали шире, и девчонки всё чаще оборачивались ему вслед.
Первым из интерната уехал Петя. Аня тогда заплакала, он обнял её и сказал:
— Тише, малышка. Я вернусь. Я же никогда тебе не лгал.
Он и правда пришёл — всего раз, а потом отправился в армию. А когда вернулся снова, Аня уже собирала вещи. Он появился в комнате в форме, с букетом в руке:
— Я приехал за тобой. Без тебя жить стало невыносимо.
За эти годы Аня превратилась в настоящую красавицу. Когда она повернулась, Петька даже выронил цветы:
— Вот это ты даёшь! Ты теперь просто с ума сойти! Может, ты передумала и не хочешь быть моей женой?
Она рассмеялась:
— Хочу. А ты тоже неплох.
После службы Петьку распределили как раз туда, куда сейчас направлялся Рома. Он твёрдо решил — навестит их обязательно. А когда у них родится малыш, он станет крёстным. Только он.
В поезде Рома расположился в отдельном купе — решил не экономить, выбрал СВ. Нужно было выспаться как следует — его работа на стройке высотником требовала сил. Он любил свою профессию, оплата была хорошая, переработок не было, оставалось время и на учёбу, и на встречи с друзьями.
Собираясь ложиться, он услышал крики за дверью. Кто-то громко ругался, требуя освободить купе. Сначала Рома не придал значения, но к грубому мужскому голосу добавился дрожащий женский, знакомый до боли. Почти как голос бабы Нюры. Он выглянул в коридор.
У одного из купе, явно испуганная, стояла молодая проводница.
— Что происходит?
— Там… мужчина один. Бабушка задела его стакан с чаем, пролила на рубашку, а он кричит, будто её надо судить прямо тут, — прошептала она.
Из купе доносилось:
— Вон отсюда, старая ведьма! Тебе тут не место! Только воздух портишь!
Рома шагнул ближе:
— Эй, остынь. Это пожилая женщина. Она не специально. Да и билет у неё точно такой же, как у тебя.
— А ты вообще знаешь, кто я такой? Я один звонок сделаю — и ты вылетишь отсюда!
— Без разницы, кто ты. У всех кости одинаково ломаются — и у звёзд, и у дворников.
Мужчина осёкся. Рома подошёл к бабушке:
— Пойдёмте. Перейдёте ко мне — место свободное.
Старушка всплакнула, но уже от благодарности. Проводница смотрела на Рому с восхищением. Он вернулся в своё купе, скинул сумку, начал расстёгивать рубашку. Его сосед побледнел:
— Это… у тебя на груди что?
— Не переживай. Это с рождения. Не заразное, — спокойно ответил Рома.
— Господи…
Мужчина сел, лицо его побледнело. Рома нахмурился:
— Что такое?
Тот, дрожащими пальцами, начал расстёгивать пуговицы. Под одеждой — такое же родимое пятно.
— Я ехал к тебе… Хотел попросить прощения. Мне до сих пор слышится твой детский плач… Я не сплю по ночам.
— Это ты оставил меня у дверей детдома?
— Да. Я тогда струсил. У меня была семья. А твоя мама, Марина… пришла ко мне. Сказала, что больна раком. Просила приютить тебя. Но через пару часов должна была прийти моя жена. Я испугался. Отвёл тебя в интернат, а сам с семьёй уехал. Потом Марина нашла меня. Её вылечили. Она искала тебя. А я… сказал ей, что ты умер.
— Где она теперь?
— После инсульта её перевели в дом для инвалидов. Лет десять назад. Где-то у вас в городе.
Роман ничего не ответил, вышел и подошёл к проводнице.
— Я слышала всё, — тихо сказала она. — Хотите, можем зайти ко мне, отдохнёте немного.
— Спасибо. Кажется, я знаю, где её искать.
Он не пошёл на работу — позвонил и объяснил ситуацию. Проводницу звали Катя — она согласилась поехать с ним. Одному было бы тяжело.
— Женщина. После инсульта. Десять лет назад…
— Есть такая. Мария Павловна. Очень добрая. Только говорит, что у неё нет никого — сын умер. А вы ей кто?
— Может быть, сын. Если это действительно она.
— Пойдёмте.
На вязание в кресле-каталке подняла глаза женщина. Улыбнулась. Медсестра ахнула:
— Вы как два капли воды…
Клубок выскользнул из рук Марины:
— Я знала, что ты жив. Я это чувствовала.
Прошло два года. Роман оплатил реабилитацию, и Марина стала жить полноценной жизнью. Она читала внуку сказки, а Катя, теперь его жена, готовила праздничный обед. В этот день она сообщила, что ждёт второго ребёнка.
