Вчера я в пух и прах разругалась с мамой. Она ушла, хлопнув дверью так, что, наверное, стены задрожали, напоследок бросив в лицо горстку резких слов. Полагаю, нашу перебранку слышали не только ближайшие соседи, но и те, кто этажом выше и ниже.
— И зачем ты мне это сейчас сказала? — вот её коронная фраза в последнее время.
Она её произносит, когда больше нечем крыть, когда все доводы исчерпаны, а новое придумать — не получается. Эта фраза — как тупик, в который она себя загнала, но из которого хочет выбраться, сделав виноватой меня.
Мама считает, что имеет полное право выводить меня из себя, разбивать мою психику, а вот если я ей на это укажу — всё, драма и оскорбление. Это выводит из себя. По-настоящему.
Я срывалась, кричала так, что даже самой теперь неловко. Представляю, как это со стороны выглядело…
А ведь этажом ниже живёт молодая семья с двумя малышами — школьниками. Их обычно как раз в это время из школы приводят. Надо будет при случае извиниться.
Голова гудит.
У меня всегда так после встречи с ней. Неделю потом в себя прихожу — прокручиваю, что было сказано, снова переживаю все эмоции, пытаюсь понять: «Почему она так? Почему именно со мной?» Я ведь себе клялась: всё, больше с ней не вижусь. Но… Это же мама. Куда денешься.
Но теперь — точно всё. Больше не хочу. Не могу.
В этот раз она сама приехала. Вроде бы, всё начиналось мирно — сели, чай попили, даже пирожки с мясом и капустой привезла, домашние. А потом, как по накатанной — слёзы, упрёки, обвинения:
— Ты ещё пожалеешь о своих словах. Тебе будет стыдно. Но будет уже поздно. Ты себе всё придумала. Этого не было.
Что? Нормально вообще?
«Ты придумала»? Она что, считает меня сумасшедшей? Как это — не было? Когда всё происходило на моих глазах, когда это именно она говорила и делала всё то, что теперь отрицает.
— Зато все быстро сделали. Она всё организует под ключ, ты же знаешь, у неё в жизни всё по полочкам.
Катя рассматривала зефир — липкий, мягкий, розовый. Слишком в тему.
— То есть ты хочешь, чтобы в мою, только что полученную квартиру, пришла твоя мама и устроила всё «по-своему»?
— Не совсем. Просто… предложит пару идей. Она сегодня может зайти ненадолго.
Катя тяжело выдохнула.
— Артём, это не детский уголок. Я не обязана радоваться, когда на мою территорию кто-то заходит в тапочках.
— Ну не преувеличивай, она же с добром.
«С добром» пришло в 16:20 — с тканевой сумкой и пледом. Плед — «на случай, если сквозняки», сумка — с домашними котлетами.
Марина Ивановна вошла, словно ей кто-то открыл, окинула взглядом пространство.
— Что я скажу… стены пляшут, но терпимо. А плитку ты менять собираешься?
Катя кивнула:
— Да. Собираюсь. Эта, наверное, ещё с времён перестройки.
— А зачем? Смотри — старая, но крепкая. Сейчас снимать плитку — сплошное разорение. Ванну проще выкинуть.
— Ванну я не хочу трогать. Она в порядке.
— Ну ладно. А шторы уже выбрала?
Катя замолчала. Не потому что не знала — а потому что не поняла, с чего это вдруг вопрос встал так, будто они вместе выбирают.
— Нет. Пока рано. Ремонт ещё не начинала.
— Просто если что — я бы посоветовала светлые, на люверсах. И карниз нормальный — не скупись. Я вот один раз сэкономила, теперь на голову падает.
Катя вспомнила фразу подруги Ани: «Сначала советы, потом плед, потом — хозяйка».
— Я сама всё подберу. Мебель даже уже присмотрела.
— Ну конечно, ты же дизайнер. Я просто мимоходом сказала. Хочешь — бери, не хочешь — как знаешь. Я же всё равно буду тебе не чужая потом…
Катя почувствовала: плед, который Марина разложила на диван, пах чужим домом. Не неприятно — просто чуждо.
Марина ушла к вечеру. Оставила ещё банку компота:
— А то ты тут в холода и без сахара — глядишь, в обморок свалишься, — заботливо пробормотала она.
Артём заглянул после работы. Был доволен отчётом Кати.
— Ну вот, всё прошло спокойно, — обрадовался он.
Катя наблюдала, как он ставит котлеты в холодильник.
— Да, спокойно. Только я так и не поняла: это был ремонтный совет или тайная проверка?
— Ты о чём?
— О пледе на диване. Это ведь начало. Дальше — шкаф.
Он пожал плечами:
— Ну перестань драматизировать. Мы же поженимся, всё уляжется.
Катя усмехнулась:
— Я просто надеюсь, что к тому времени моё место останется за мной.
Прошло несколько дней. Марина не появлялась, не звонила. Ни пледов, ни котлет, ни замечаний про шторы. Подозрительно.
Кате даже начало казаться, что всё это ей померещилось от усталости. Или Аня перегнула с теорией вторжений.
С Артёмом они сидели на полу: без мебели, зато с пиццей и ноутбуком. Рабочий день был тяжёлый, а готовить не хотелось — пицца оказалась идеальным решением.
— Слушай, — перебил он её рассказ про обои, — мама распечатала черновик по наследству. Просто глянуть.
— А мама тут при чём?
— Она у знакомой нотариуса совет спросила…
Он протянул бумаги. Катя взглянула. Сначала — фамилия бабушки. Потом — её. А затем — фамилия Марины Ивановны.
— Это что?
— Я же объяснял. Так проще оформить. Временно.
Катя поднялась:
— Ты предлагаешь отдать мою квартиру — ей?
— Не отдать, просто оформить на неё. Это чисто юридически.
— И ты думаешь, я поверю, что это забота?
— Это даже не договор. Черновик, для ознакомления.
— Ознакомилась. Остальное обсудим потом.
Она не кричала, не хлопала дверью. Просто ушла в спальню. А утром сделала вид, что ничего не произошло: завтрак, обсуждение фильма, поцелуй у выхода.
Но внутри всё дрожало — как стекло в раме на ветру. Хотелось только тишины. И, может быть, ответа.
Клиент перенёс встречу — «ребёнок заболел», как всегда в пятницу. Катя купила шоколад — «не всё же стресс вином лечить» — и тихо вошла домой.
На кухне горел свет, голоса были приглушённые. Артём и его мама говорили. Катя сразу не поняла, что речь о ней — интонация была слишком спокойной.
— Просто не спеши, — говорила Марина. — Она доверчивая. Главное — чтобы раньше времени не поняла.
Катя замерла, спряталась в спальне.
— Да я и не спешу, — ответил Артём. — Но раздражает. То понимает, то — нет. А подруга её, Анька, всё время мешает.
— Такие подруги только языком молотят. Устроила бы свою жизнь. А тебе — повезло. Квартира в Москве, оформим, всё спокойно. Потом, если надо — разведётесь. Главное — не сейчас.
— Я знаю. Пока верит. Но надолго не хватит.
— Вот и не дави. Дай ей самой дойти до «да».
Когда они ушли, Катя осталась сидеть в кресле, закутавшись в бабушкин плед. Тот самый, что раньше казался ей старомодным, а теперь — единственным своим.
Наутро она встала рано. Спокойная до странности — будто всё внутри выговорилось и решило замолчать.
Заварила кофе. Проверила почту. Записалась к нотариусу: «Срочная консультация. Наследство».
— Всё по закону, — объяснила нотариус с голосом школьного завуча. — Квартира ваша, главное — не подписывайте ничего чужого. Даже черновиков.
— Я не подпишу, — тихо ответила Катя.
Артём был дома. На нём — выглаженная рубашка, на лице — попытка убедить.
— Давай всё вернём назад. Без обид. Я поспешил, мама перегнула, ты обиделась…
— Что именно вернуть? — Катя сняла куртку.
— Ну… все разговоры, бумаги… Я хотел как лучше.
— У тебя «потом», «временно», «черновик». Слова, как универсальный отмычкой. Открывают всё — кроме совести.
Он замолчал. Глаза — не страх, не вина. Растерянность. Как у игрока, у которого закончились фишки.
— Я люблю тебя, — тихо сказал он.
— Я знаю. Просто у нас с тобой разное понимание любви.
Он приблизился:
— Скажи, что сделать — я всё исправлю.
— Ничего. Просто больше ничего не делай.
Он остался стоять. Она — спокойная, как будто всё сказала.
Позже Катя пришла к Ане.
— Всё? — спросила подруга, даже не открывая полностью дверь.
— Почти.
— Заходи. У меня белое и шоколад.
Смеялись. Впервые за долгое время — легко, по-настоящему.
— Он сказал, что всё исправит.
— Пусть сначала себя поправит.
— А ведь я до конца думала, что он просто растерялся. А он — всё понял. Просто считал, что я не пойму.
— Понимание приходит позже. А уважение — когда ты на него решаешься.
Катя улыбнулась:
— Я раньше думала: поженимся — и всё устаканится. А теперь поняла: если ждёшь, когда человек станет нормальным — значит, он не тот, с кем нужно быть.
Когда Артём был на работе, она собрала вещи. Без истерик. Сняла ключ, положила на тумбочку. Вышла — будто с работы, с которой увольняешься без слов.
Бабушкина квартира встретила холодом. Катя включила обогрев, распахнула окна. Здесь всё было по-настоящему: стены, плитка, книги.
Она включила ноутбук. Письмо от банка: «Квартира оформлена».
Посмотрела в окно: огни, чужие жизни. А у неё — своё.
— Если жить в чужом «потом», — произнесла Катя, — своё «сейчас» может и не наступить.
И это было правдой.
