— Будешь чай? — поинтересовалась Анна, стараясь звучать нейтрально, как ведущая прогноза погоды. Так, чтобы в голосе не проскользнуло ни грамма бури — хотя в душе уже хлестал ливень.
— Нет. Предлагаю сразу перейти к сути, — коротко бросил Алексей, не глядя на неё.
Она присела на табурет, налив себе чаю. Обхватила ладонями кружку, будто в её тепле можно было найти укрытие от слов, что вот-вот прозвучат.
— Ань, ты знаешь, что я тебя люблю. Но я не готов второй раз пройти через ту же мясорубку. После развода с Танькой я полжизни платил ипотеку за квартиру, где даже занавески не выбирал. — Он взглянул ей в глаза. Холодные, почти бесстрастные. — Я предлагаю оформить брачный контракт.
Он положил на стол синюю папку с надписью «Доверие» — издёвка, конечно. Внутри — документы, написанные чужой рукой.
— Ты это серьёзно сейчас? — хрипло выдохнула Анна. — Ты хочешь, чтобы я расписалась под тем, что я тут — временный гость? Что в случае чего уеду с зубной щёткой и в тапках?
— Это формальность. Просто каждый должен оставаться при своём. Я — с квартирой, ты — со своей свободой. Всё по-честному.
— По-честному?! — чашка в руке у неё дрогнула. — У тебя — трёшка в центре. У меня — кредит на жильё в Балашихе и мать, которая до сих пор не знает, что я переехала к тебе. Ты называешь это справедливостью?
— Без трагедии. Это обычная страховка. Мне просто нужно быть уверенным, что меня снова не втянет в то же.
Анна нервно рассмеялась. Не от веселья — от беспомощности. Смех человека, понявшего, что выхода нет.
— А не кажется тебе, что если ты мне не доверяешь, то и начинать всё это не стоило?
— Я тебе верю. Просто я не дурак.
— То есть, по-твоему, я — потенциальная охотница за диванами? Жду, когда ты дашь слабину, чтобы унести твой телевизор?
Он молчал. Вид у него был как у человека, сказавшего последнее слово. Анна встала.
— Этот контракт не про вещи. Это про то, как ты на меня смотришь. Как на ту, кто вот-вот начнёт делить шкаф.
— Ты преувеличиваешь.
— Чёрта с два. Это не преувеличение, Лёш. Это правда. Ты не любишь. Ты опасаешься.
Он отвёл взгляд, почесал подбородок. Привычный жест — спрятать чувства за маской логики.
— Я просто хочу спать спокойно. Без судов и претензий.
— А я хочу рядом человека, а не бухгалтера, считающего, сколько ложек сахара я кладу в чай.
Она вышла из кухни, хлопнув дверцей холодильника. Хлопнуть обычной дверью не вышло — у Алексея всё с доводчиками, «чтобы не портить интерьер».
Позже она сидела на диване с телефоном. Людмила звонила уже трижды, но Анна не брала трубку. Слишком свежо было ощущение поражения. Подруга бы сказала: «А я ведь предупреждала», — а это сейчас было больнее всего.
Когда всё же перезвонила, Люда заговорила тихо, с тем самым тоном, что выдаёт сочувствие с оттенком «ну, я же говорила…»
— Ты серьёзно это подписала?
— Пока нет. Но он ждет. Говорит, что это просто бумажка. Пустяк.
— У него в голове калькулятор вместо сердца. Где любовь? Где эмоции?
— У него — договор. У меня — тахикардия.
— С юристом консультировалась?
— Пока нет. Да и зачем?
— Чтобы понять, в какой момент тебя планируют оставить ни с чем и в скольких носках.
Анна вдруг засмеялась — впервые за весь вечер. Люда, как всегда, попала в точку.
— Мне страшно. Откажусь — он уйдёт. Подпишу — себя потеряю.
— Вот и подумай, что для тебя страшнее. Жить рядом или выживать? Комфорт — это не синоним отношений.
— А если он скажет, что без договора — никак?
— Тогда ты скажешь: «Удачи, но тапки оставь при входе». А потом — к Марине Сергеевне. Та из таких бумажек котлету сделает. Съест и не подавится.
В ту ночь сна не было. Анна лежала, глядя в потолок, а Алексей спал рядом, отвернувшись. Она слышала каждое его дыхание. И с каждым вдохом понимала — она не часть этих отношений. Она — удобное приложение.
Она взяла папку, пролистала договор. Каждое слово — словно удар.
«Имущество, приобретённое в браке, принадлежит тому, на чьё имя оформлено.»
«Стороны отказываются от взаимных претензий при разводе.»
«Общие расходы покрываются пропорционально доходам.»
То есть он платит больше — значит, и «прав» у него больше. А она — просто «жена по графику».
Щёлкнул чайник. Она даже не помнила, чтобы его включала. Видимо, Алексей.
— Не спишь? — спросил он, заходя в комнату.
— Нет. Пытаюсь понять, как женщина может превратиться в бухгалтера своих чувств.
— Я не хотел обидеть.
— Ты хотел защититься. Только вот — от меня. Абсурд, но логичный.
Он сел рядом. Тёплый, привычный, но в этот момент — совершенно чужой.
— Ты подпишешь?
— Утром встречусь с юристом. Если всё действительно так безобидно, как ты говоришь — тебе не о чем волноваться.
Он кивнул. Но в глазах мелькнула тень — не перед юристом страшно, перед правдой.
Анна ворвалась в здание бизнес-центра, перепутав этаж. Лифт завис между этажами — типично. Поднимаясь по лестнице, злилась на всё — на Лёшины аргументы, на собственную доверчивость и на Марину Сергеевну, которую ещё не видела, но уже недолюбливала.
Но Марина оказалась другой. Лет сорок, строгая, собранная, с голосом, способным управлять отделом, разводом и телефоном одновременно.
— Анна? Проходите. Чай, кофе, моральная поддержка?
— Лучше анализ этой «формальности» с добавкой спокойствия, — попыталась пошутить Анна, но голос подвёл.
— Тогда чай. Без сахара, как и этот документ, — кивнула юрист, расправляя бумаги, как листы в штабеле дел.
Наступила пауза. Долгая.
— Это не договор. Это финансовый плевок в лицо. Кто его писал?
— Он. Ну, с нотариусом. Через знакомых. Говорит, по закону всё.
— По закону — может. По совести — точно нет. Тут даже если у вас будет ребёнок, ты остаёшься ни с чем. Ты знала?
Слово «ребёнок» ударило, как током. Они ведь обсуждали имена…
— Можно что-то изменить?
— Можно всё. Вопрос — он согласен? Ты уверена, что он — на твоей стороне?
— Хочу верить. Я его люблю. Просто… он боится.
— А ты не боишься оказаться одна, без крыши и с чемоданом трусов, если он «передумает»?
Анна опустила глаза.
— Я думала, любовь не измеряется пунктами договора.
— А он думает иначе. Теперь твоя очередь думать, что важнее — его покой или твоё достоинство.
В дверь заглянула помощница:
— Марина Сергеевна, через десять минут онлайн-встреча с Чистяковой.
Анна включила чайник. За окном весна была слишком радостной для её состояния. С улицы доносился гудок, крики детей, запах жареного лука. В кухне — аромат мяты и тревоги.
Алексей вертел в пальцах старую ручку — подарок от банка. Верность у него, кажется, жила, но где-то в канцелярии, а не в сердце.
