Начальник kолoнии неожиданно попросил заkлючённую побыть няней для его сына. Она пела малышу песню, которая показалась мужчине тревожно знакомой…
Василий Сергеевич, глава женской исправительной колонии, уже в третий раз ощутил вибрацию телефона в кармане. Завершив разговор с подчинёнными, он, извинившись, вышел из кабинета и наконец ответил на вызов.
— Да, слушаю.
Несколько секунд тишины, затем в трубке прозвучал строгий голос воспитательницы из детского сада:
— Василий Сергеевич, вы снова не берёте трубку. Я уже вам звонила!
Он вздохнул, чувствуя за собой вину:
— Прошу прощения, Илона Даниловна, я был на совещании. Что-то случилось?
— Да. У Костика поднялась температура. Простуда, конечно, но в садике он оставаться не может, чтобы других не заразить. Он уже час сидит у медсестры. Нужно срочно забрать его.
— Я понимаю… Но у меня работа. Мне не вырваться прямо сейчас…
— Это ваши проблемы. Ребёнок один, ему плохо. Если вам всё равно — не приезжайте, — резко отрезала она.
Илона Даниловна умела быть жёсткой, особенно с родителями. Но дети её обожали — ласковая, справедливая, всегда рядом в нужный момент. Родители прощали её резкость, потому что знали: с их детьми она как родная.
Натягивая куртку на ходу, Василий выбежал в коридор и крикнул через плечо:
— Я за сыном! У него температура. Дома его не оставить, разберусь и перезвоню.
Ответ Риты он не услышал — в голове крутились мысли. С тех пор как не стало Тамары, он словно жил на бегу, всё боясь, что если остановится — грусть настигнет его с новой силой.
Тамара и Рита когда-то пришли в колонию вместе, обе устроились на работу, обе быстро нашли своё место в коллективе. Когда Василия перевели сюда, Рита уже была замужем и растила дочку. Через год он женился на Тамаре, и казалось, жизнь начала светлую главу. У него было редкое счастье — в десять лет его усыновили хорошие люди, мама заботилась, помогала, направляла. Благодаря ей он окончил школу, выучился, отслужил и построил карьеру. В этой колонии началась его новая семья.
Появление Костика стало для него настоящим чудом. Он смеялся, помогая жене с пелёнками, а она, смеясь, дразнила его — «мой большой ребёнок». Но потом всё изменилось.
Тамара сначала говорила, что просто переутомилась, но Василий заметил — она худеет, слабеет. Он сам отвёз её в клинику, Костю тогда оставил с Ритой. Через пару дней ему позвонили врачи — просили приехать одному. Он понял — началось худшее. Врач в лоб сообщил: у Тамары неоперабельная форма, жить ей осталось не больше нескольких месяцев.
Когда он вернулся домой, Тамара только посмотрела ему в глаза:
— Ты был у врача, да?
Он кивнул, и слёзы подступили.
— Знаешь, это даже к лучшему, — прошептала она, грустно улыбнувшись. — Я не знала, как тебе это сказать.
— Ты знала? — удивился он.
— Не всё, конечно. Но чувствовала. Это ощущается… Осталось совсем чуть-чуть.
Через два месяца её не стало. Незадолго до четвёртого дня рождения Кости. Они отпраздновали праздник вдвоём. И только когда Костя уснул, Василий впервые дал волю слезам.
Уже на следующий день он столкнулся с Илоной Даниловной. Та стояла у входа в садик и ждала его, увидев в окно:
— Василий Сергеевич, я понимаю, как вам сейчас тяжело. Но вы — отец. И за ребёнка теперь отвечаете только вы.
Он лишь устало кивнул. Но благодарен ей был — за эту строгость, что подталкивала не опускать руки.
Когда он взял сына на руки, тот спросил:
— Мы домой идём?
— Пока не знаю, Костя. На работу тебя не возьму, а дома одному нельзя. Даже не знаю, что делать.
Он оглянулся — не видно ли воспитательницы — и шёпотом добавил:
— Может, побудешь немного дома, один? Мультики посмотришь, я быстро.
Костя фыркнул:
— А если у меня снова поднимется температура? Или я захочу поиграть со спичками? Детей нельзя оставлять одних!
Василий рассмеялся. Он знал — к спичкам сын не подойдёт, но слова были в точку.
— Ладно, возьму тебя с собой. Наверное, оставлю у тёти Риты.
Костик сразу насупился:
— Только не к ней! Она отдаст меня своим девчонкам, а они всё время командуют! Заставляют меня читать!
У Риты действительно было две дочки, младшая почти ровесница Кости, но обе — как две грозы — всё время пытались его «воспитывать».
— А есть альтернатива? — с улыбкой спросил Василий.
— Есть, — уверенно ответил Костя, высвобождая лицо из шарфа. — Пап, попроси тётю Лену.
— Тётю кого? — растерялся Василий.
— Тётю Лену. Заключённую Соколову, — сказал мальчик, расправив плечи, будто произносил нечто официальное.
— Папа, — торжественно произнёс Костик, выпрямившись и глядя прямо, — давай позовём тётю Лену. Ту самую, Соколову.
На лице Василия появилась лёгкая улыбка, но она тут же сменилась задумчивостью. Он знал Соколову — не за тяжкое преступление она угодила за решётку, просто однажды оказалась не в том месте и с теми людьми. Осуждали её мало, потому в колонии относились к ней по-человечески. Лена давно пользовалась доверием — ей позволяли дежурить в медпункте, помогать на кухне, убирать в кабинетах. Часто её направляли и к самому Василию — и за всё время ни одного нарекания.
Но доверить ей собственного ребёнка — это было нечто совсем иное. Сомневаясь, Василий позвонил Рите. Та, выслушав всё внимательно, после небольшой паузы ответила:
— Ход нестандартный, но если честно — я бы доверилась. Лена всегда была сдержанной, аккуратной, не конфликтной. Никаких нарушений, всё по правилам. Приводи, поговорим.
Прошло немного времени, и в дверь позвонили. На пороге стояла Лена, немного смущённая и с тревогой в глазах.
— Здравствуйте, Василий Сергеевич. Всё в порядке? Я же вчера на кухне убралась и в кабинет занесла документы…
— Нет-нет, всё хорошо, Лена, — ответил он, закрывая за ней дверь. — Просто… у меня форс-мажор. Костя заболел, а у меня работы навалилось. Проверка, бумаги, не успеваю. Хотел попросить — сможете с ним посидеть?
Она кивнула, с облегчением улыбнувшись:
— Конечно. Не беспокойтесь, всё будет в порядке.
Он передал ей медикаменты и листок с рекомендациями из садика, объяснил, что и как нужно делать.
— Я буду звонить, всё время на связи.
— Я справлюсь, Василий Сергеевич, — сказала она, и в её голосе было что-то искренне доброе, что Василий нечасто слышал от людей.
Работы действительно оказалось так много, что домой он не мог вырваться до вечера. Он позвонил дважды. Первый раз ответила Лена, но вскоре трубку перехватил Костик:
— Пап, мы играем в медведей!
— Медведей? — усмехнулся Василий. — Это как?
— Ну, пап, медведи едят, спят и рычат, когда их тревожат. Вот и я сплю и ем, хотя лекарство не очень вкусное.
Он усмехнулся — так ловко придумать, чтобы уговорить ребёнка принять таблетки, он бы сам не додумался. Второй раз он позвонил уже поздно — предупредить, что задерживается.
— Не волнуйтесь, температура немного поднималась, но уже всё хорошо. Костик поел и играет, — спокойно ответила Лена.
— Я приеду через полтора часа максимум.
Но выбрался только через три. Тихо открыл дверь, надеясь, что Костик спит. Из комнаты доносилось пение — Лена пела колыбельную. Василий застыл. Мелодия была родной, словно из далёкого детства. Он знал каждую ноту. Именно эту песню пела ему когда-то мама. Её напев, на стыке русского и армянского звучания, пробирал до дрожи.
Пение стихло, Лена вышла и чуть вздрогнула, заметив его.
— Вы знаете эту песню? — спросила она, заметив его взгляд.
— Слышал… в детстве. Мне мама пела.
Лена грустно улыбнулась:
— Мне тоже мама пела её, когда я была совсем маленькой. Я не помню слов, только мелодию. Когда попала в детский дом, однажды нашла её в старой библиотеке. Мелодия стала чем-то единственным, что связывало меня с тем временем.
— Вы выросли в детдоме? — тихо спросил Василий, словно не веря в услышанное.
— Почти. Сначала была в приёмной семье, потом меня вернули. Потом снова забрали — и снова вернули. Так и металась.
Василий тяжело вздохнул.
— Спасибо вам, Лена. За всё. От души.
— Вы не за что не переживайте. Я всегда готова помочь, — ответила она просто, будто ничего особенного не сделала.
После её ухода он долго сидел на кухне, вспоминая то, что давно пытался забыть. Пожар, детдом, сестра. Тогда, после трагедии, он оттолкнул её, возненавидел, думая, что из-за неё погибла семья. С тех пор они не виделись, и он никогда не пытался её найти. Он тогда велел работникам, чтобы никто не знал, что у него есть сестра.
Взгляд упал на телефон. Он решительно набрал номер Риты:
— Рита, я знаю, поздно. Скажи, можно как-то ускорить пересмотр дела Соколовой? У Тимофеева есть все бумаги, он может привезти их сегодня.
Утром он написал рапорт и подготовил объяснение для начальства. Когда его вызвали, был готов к любым вопросам.
— Василий Сергеевич, что происходит?
Он собрался с мыслями.
— Мне нужно заняться делом одной заключённой. Она… — он замолчал. — Я сам из детдома. И я знаю, как одна ошибка может искалечить всю жизнь.
Рассмотрение дела запустили. Оказалось, Лена действительно стала жертвой. Её подставили, чтобы прикрыть воровство влиятельного человека. Через месяц ей пересмотрели срок и сняли судимость.
В тот день у ворот колонии её ждали Василий с Костей.
— Вас? Не ожидала увидеть, — удивилась Лена.
— Есть причина. — Василий на мгновение замялся. — Лена, прости меня. Когда мы были в детдоме, я запретил всем говорить, что мы родные. Я думал, что ты виновата… А ты — единственный родной человек, который у меня остался.
Слёзы выступили у Лены:
— Я думала, нянечка придумала, когда сказала мне… Но теперь всё ясно. Спасибо тебе. Всё хорошо, раз мы снова вместе.
Прошло полгода. Лена танцевала на свадьбе Василия и Илоны Даниловны. Смеялась, как никогда раньше, чувствуя, что у неё снова есть семья. И рядом с ней был брат, который однажды всё-таки понял, как важно просто быть рядом.
