— Ничего, девочка, молодая ещё, справишься… ещё родишь. Всё наладится…
Санитарка из роддома неловко перехватила сумку Ульяны, перекинув её из одной руки в другую. Бросила на девушку быстрый, будто стеснённый взгляд. Сквозь прозрачную ткань сумки яркими пятнами проглядывались крошечные детские вещички, а рядом — упаковка подгузников с голубой окантовкой и крупной единицей на лицевой стороне — для самых новорождённых. Лифт с громыханием опускал их на первый этаж.
— Старшие дети есть? — негромко спросила санитарка.
— Нет…
— Тогда тяжелее будет… Родные что решили? Похороны?
— Будем хоронить, — тихо ответила Ульяна, отворачиваясь, плотно сжав губы.
Санитарка только вздохнула.
Из роддома Ульяну выписывали одну. Без ребёнка. Без цветов. Без улыбок. Без даже самого скромного поздравления. Встречал её только муж. С потупленным взглядом, опущенными руками. Он обнял её словно постороннюю. Они покинули здание роддома молча. Ни фотографий, ни слов, только гнетущая тишина.
— Я уже… ну… — Саша, её муж, запнулся, прочистил горло. — Был у ритуальщиков. Всё заказал на завтра. Но если хочешь, можешь выбрать что-то другое. Венок белый заказал, гробик… он, вроде бы, цвета…
— Не надо, — перебила Ульяна. — Всё равно.
— Хорошо… как скажешь…
На улице ослепительно светило солнце. Абсурдно яркое, неуместное для зимнего горя. Где же ветер, дождь, снег, как в кино? Чтобы лепил в лицо и отражал то, что происходит внутри. Было бы честнее. Молча, без слов, они прошли через проходную, сели в машину. Ульяна с отрешённостью глянула на запылённый кузов авто.
— Грязная у нас она всё-таки…
— Да, на мойку так и не заехал. Собирался ещё дня три назад, да сам понимаешь…
— Простыл?
— Нет. Почему ты решила?
— Покашливаешь.
— От нервов горло першит, не простуда.
Он завёл мотор, и машина тронулась с места.
Город — всё тот же. Те же улицы, мусор у бордюров, голые деревья, серые стены домов. Синее небо без единого облачка. Забор у школы, голуби на проводах. Асфальтная дорога — пустая и холодная.
Когда Ульяна была на третьем месяце, она заболела. Сначала думала — просто простуда, потом врач сказал, что, скорее всего, это был грипп. Лечение обойтись без медикаментов не смогло. После выздоровления появилась сыпь — поясница чесалась, кожа горела. Инфекционист поставил диагноз — герпес, назначил курс препаратов. Но улучшения не последовало. Второй специалист — дерматовенеролог — назвал это аллергией, прописал мазь, и спустя время сыпь исчезла. Беременность продолжалась, Ульяна ждала срока родов.
В предполагаемую дату начались слабые схватки. Решили ехать в роддом.
— Раскрытия нет, — сказала акушерка, осматривая её. — Нужно тормозить схватки, иначе будет хуже.
Поставили капельницу. Потом ещё одну. Схватки не прекращались, наоборот — усиливались. Всю ночь Ульяна мучилась. Наутро врачи вновь осмотрели её — началось раскрытие. Прокололи пузырь.
— Воды нормальные? — обеспокоенно уточнила она. К родам Ульяна готовилась досконально, перечитала массу медицинских статей.
— Да, прозрачные, всё в порядке, — успокоили её.
Включили стимулирующую капельницу. Схватки стали сильнее. Через шесть часов кардиотокограмма зафиксировала ухудшение состояния ребёнка. Было принято решение о срочном кесаревом сечении. Операция прошла без осложнений. Малышка выглядела нормально, закричала, её показали Ульяне, приложили к груди — и увезли. На следующий день мать увидела дочь в реанимации. Та была вся в трубках, подключена к ИВЛ. Изо рта, из лёгких, шла кровь.
— Пневмония, — пояснил врач. — Проглотила инфицированные воды. Инфекция, скорее всего, та, которой вы переболели ранее.
На третий день, когда состояние малышки стабилизировалось, Ульяна сидела в палате и пыталась сцеживать молозиво. Она молилась, просила у всех святых. Муж даже пошёл в церковь — впервые за много лет. А ещё они решили сменить имя дочери — якобы прежнее не подошло. Подсказала сноха. Суеверие, конечно, но в тот момент за любую надежду хватались. Выбрали имя по святцам. И вот, в тот самый момент, когда Ульяна была уверена, что спасёт свою крошку, в палату вошёл врач.
— Сожалею, — начал он. И следом — поток сухих, медицинских терминов и пояснений.
Мимо проносились машины. Люди. Лица. Кто-то спешил, кто-то улыбался. А в их машине их должно было быть трое, но снова — только двое.
«Сожалею…» — Ульяна сжала кулаки. Как можно так говорить?! «Как жить теперь, если всё остановилось? Весь мир словно застыл, зацепившись за боль, натянутый, как струна…»
Родные молчали, прятали глаза. Обвиняли врачей. Уверяли, что кесарево сделали слишком поздно. Требовали судиться. Но Ульяна не хотела ничего. Ей было тяжело даже дышать. Она решила: после праздников выйдет на работу. Оставаться дома среди детских вещичек, которые рука не поднималась отдать или выбросить, было невыносимо.
Новый год и Рождество провели в родительском доме, в посёлке. В рождественский вечер решили затопить баню. Мужчины пошли первыми, надолго. Ульяна с матерью пошли позже, после одиннадцати. Ей нельзя было париться — шов. Но мама не хотела идти одна в тёмный сад, где стояла баня.
— В эту ночь гадают. Ты знала? — сказала мама, выйдя в предбанник. — Мы в молодости с девчонками всегда гадали на суженого.
Горячий пар, пропитанный запахом берёзового веника, хлынул в предбанник. Ульяну клонило в сон.
— И что, угадывали?
— Помню, зеркала ставили… ждали. А потом что-то появилось — будто фигура чёрная! Мы как завизжали — кто куда! Больше не гадали. Хочешь — сейчас попробуем?
— Ни за что.
Ульяна помогла матери привести себя в порядок, та оделась и собралась уходить — устала.
— Ты иди, мама, я здесь ещё немного посижу. Хочу побыть одна.
Где-то в углу тихо скрипнула половица, будто древесина не выдерживала жара и начинала раскрываться. Ульяна прилегла на скамью. В полумраке предбанника, под самым потолком, вились пыльные клочья паутины, лениво покачиваясь в тёплом воздухе. За окном — мягкий, белый снег, и замёрзшие ветви вишни, будто обёрнутые в вату. Но внутри неё всё ещё стояла глухая боль. Ульяна закрыла глаза, стараясь отрешиться от мыслей, вникнуть только в тишину печи, да в шорохи ветра за дверью. Постепенно её начал клонить сон, и она незаметно провалилась в тёплое, затуманенное забытьё. Хоть казалось, что пролетела целая ночь, дремота длилась всего минут десять.
Приснилось, будто она у себя дома, в их квартире. Подходит к детской кроватке, что они подготовили заранее. И вдруг в кроватке что-то шевельнулось… Ульяна наклонилась, а оттуда ей улыбнулась её новорождённая девочка — та самая, которую она уже знала.
— Мамочка, — произнесла кроха взрослым, чистым голоском.
Ульяна будто оцепенела. Она видела её — свою дочку, с той же внешностью, запомнившейся до мелочей. Малютка открывала ротик, и из него звучала речь. Настоящая, осмысленная.
На миг Ульяне показалось, что всё случившееся — лишь кошмар, что дочь на самом деле жива, и весь тот месяц боли и траура был всего лишь страшным сном. Но ведь младенцы не говорят! Это стало пробуждающим ударом, и слёзы тут же навернулись на глаза. Тогда девочка снова заговорила:
— Мамочка, любимая, не плачь, прошу. У тебя всё будет хорошо. Ты ещё родишь дочку. Назови её Настей. Поверь мне, всё будет как надо. Всё наладится…
С этого Ульяна проснулась. Стало легче — как будто ушёл давящий груз. Но будто в песке осталась — не проваливаешься, но и выбраться трудно. Постепенно время подлечивало. Она увезла детские вещи родителям, оставив только одну игрушку. Вернулась к работе. Снова научилась смеяться и чувствовать радость без чувства вины. Врачи настоятельно рекомендовали подождать два года перед новой беременностью, но она забеременела через полтора.
Ульяна сразу поняла, что носит под сердцем ребёнка, задолго до задержки. Она тогда лечилась, пила антибиотики, и в какой-то момент — рука с таблеткой не донеслась до губ. Будто кто-то остановил. В голове звякнуло: «Там кто-то есть…»
Гинеколог, узнав о беременности, заявила строго:
— Это прерывать. Ты же знаешь — антибиотики…
— Я буду рожать! — твёрдо ответила Ульяна.
Не успела оправиться от одной болезни, как настигла другая — снова лекарства. Сильные. Противопоказания — беременность. На Ульяну начали давить со всех сторон: врачи, родители, свёкры, даже муж. Все убеждали, что нужно сделать аборт. Голова Ульяны раскалывалась от сомнений. А вдруг это был просто сон? А если ребёнок родится больным или умрёт? Риски чудовищные. Второй месяц, когда всё только формируется… Но внутри неё теплился голос надежды.
Настал день, когда она должна была записаться на аборт. Прозвенел будильник, и, лёжа в полудрёме, она подумала: «Надо вставать… всё решено…» И в этот момент, громом в ухо, прорезался крик. Родной голос. Девочка. Та самая:
— НЕ СМЕЙ!!!
Ульяна вскочила с кровати. Комната была пуста, но крик эхом звенел в её ушах.
Беременность сопровождалась бесконечными обследованиями, анализами, УЗИ. Она подписывала бумаги о возможных рисках. Родные были в панике — уверены, что она рожает инвалида. Звали безответственной, на грани. Только муж был рядом, верил, как и она, что всё закончится хорошо. Они молились.
За две недели до предполагаемой даты её положили в стационар. Там к ней подселили беременную девушку. Звали её Настя. Именно так они с мужем собирались назвать дочь — так, как сказала та девочка во сне. За вечерним чаем Ульяна вдруг задумалась и спросила:
— А ты не знаешь, что значит имя Настя?
Настя засмеялась:
— Моё? Конечно! «Воскресшая».
Воскресшая… Ульяна похолодела, руки задрожали, ложка выпала из пальцев.
На следующий день она родила. Настя родилась крепкой, здоровой, с голосом, разносившимся по всему отделению. Позже она оказалась непоседливой, весёлой, жизнерадостной девочкой. «Моя дочь. Настоящая. Возвращённая…» — думала Ульяна, когда их с малышкой выписывали.
Был март. Солнце ярко светило. Настя зажмурилась, Ульяна прикрыла её лицо ладонью, прижала к себе свёрток, остановилась на крыльце, подняла лицо к небу и с улыбкой прошептала: «Спасибо тебе, солнышко. Спасибо, Господи… за всё!»
