Ирина очнулась от острой боли. Ей что-то снилось, важное, будто на грани понимания, но боль сразу же вытеснила всё остальное, и сон исчез. Живот горел, тянул, словно кольцо стягивало его, а боль отдавала даже в поясницу.
Она осталась лежать, пытаясь разобраться в ощущениях. Казалось, боль немного ослабла. Аккуратно приподнялась, села на край кровати, но стоило ей попробовать встать, как спазм вспыхнул с новой силой. Ирина вскрикнула и рухнула на пол. На четвереньках, сжав зубы, поползла к комоду, где заряжался телефон.
Так и вызвала «скорую» — стоя на коленях, сжав трубку одной рукой, другой опираясь в пол. «Главное — держись. Они скоро приедут…» — твердила она про себя. «Только бы открыть дверь…» Стиснув зубы, Ирина поползла к прихожей, внутри всё пульсировало от боли.
Попыталась встать, чтобы отодвинуть задвижку, но очередной приступ скрутил её пополам. Слёзы потекли сами собой. Вот оно — одиночество: не в том, что никто не принесёт воды, а в том, что некому впустить тех, кто может спасти. Она стиснула губу до крови, сделала последнюю попытку, дотянулась до замка… и провалилась в темноту.
Сознание то возвращалось, то ускользало. Её что-то спрашивали, она вроде бы даже отвечала, или это только казалось.
Очнулась Ирина в больничной палате. В окно било яркое осеннее солнце. Она попыталась отвернуться — ослепительно. Дёрнулась, и тут же ощутила тупую боль под грудью. Живот был распухшим, но не болел.
Недавно, в очередной ссоре с Евгением, Ирина всерьёз думала, что лучше умереть, чем продолжать жить в пустоте. Ни семьи, ни детей, никого. Но той ночью, когда тело рвалось от боли, она испугалась. Захотела жить. Уцепиться за это желание обеими руками.
— Очнулась, да? Сейчас позову сестру, — донесся голос с соседней койки.
Ирина повернулась. На другой кровати лежала крупная женщина в фланелевом халате, весь в жёлтых цветах на голубом фоне.
Скоро появилась медсестра.
— Как вы себя чувствуете? — спросила она.
Юная, румяная. Или это просто цвет шапочки так свет отбрасывал?
— Вроде нормально, — ответила Ирина. — А что случилось?
— Доктор вам всё объяснит, — отозвалась девушка и, повернувшись, пошла к выходу.
Ирина провожала взглядом длинную, до пояса, русую косу. Неужели сейчас кто-то ещё носит косы?
— Ты в гинекологии. Привезли где-то пару часов назад. Хорошо ты вырубилась, — заговорила соседка.
Девочка. Так назвала её эта женщина. А ведь совсем недавно Ирина всё чаще слышала в свой адрес «женщина» или «гражданка». Сорок два. Уже не молодая, но и не старая. Вот только каждый раз, когда её знакомили с потенциальным кавалером, она отмахивалась: мол, поздно, не её это уже. Потому и расставалась с Евгением, хотя он всё равно возвращался.
— Как самочувствие? — в палату вошёл врач лет пятидесяти.
— Доктор, скажите… Что со мной? Меня оперировали? Я как шарик надутый.
— Семёнова, на перевязку, — обернулся он к соседке. Та нехотя встала, надела халат и вышла.
— Вам провели лапаротомию. Была внематочная беременность. Произошёл разрыв трубы.
— Что? — Ирина села резко, но тут же снова схватилась за живот.
— Почему вас это удивляет?
— Мне ведь ставили диагноз — бесплодие…
— Это не отменяет возможности внематочной, как и обычной беременности. Бывает всё. Отдохните, побудете здесь несколько дней.
— А вставать уже можно?
— Нужно. Но аккуратно. Без фанатизма, — усмехнулся доктор и ушёл.
Ирина не сразу осознала сказанное. Всю жизнь она жила с мыслью, что не может иметь детей. Муж ушёл, объяснив всё именно этим. Хотя Ирина давно понимала: просто нашёл кого-то моложе. «Значит, я всё же могла…» — шептала она. Но тут же одёрнула себя: «Сорок два. Поздно уже мечтать о ребёнке». Хотя почему она не уточнила у врача?
Она осторожно села, спустила ноги. На полу — её тапочки. На спинке кровати — халат. Видимо, всё привезли с «скорой». Боль не возвращалась, только мышцы ныли. Ирина надела тапки, накинула халат и встала. В голове закружилось. Наверное, от наркоза. Пошарила в кармане — паспорт, ключи. «Значит, дверь за ней закрыли».
В умывальной не было зеркала. Ульяна пригладила волосы и пошла в коридор. Дошла до двери с табличкой «Ординаторская», дёрнула ручку — закрыто. Ключ в замке. Пошла дальше, к посту медсестёр. Хотела узнать, когда будет врач и как его зовут.
Не дошла — закружилась голова, подкатила тошнота. Села на диван в холле, перевела дыхание.
Мысли вновь вернулись к Евгению. А ведь он мог стать отцом. Интересно, обрадовался бы он? Они познакомились пять лет назад. Сразу сказал — женат. Ребёнок маленький. Сначала обещал уйти от жены, когда та выйдет на работу. Потом — когда дочка подрастёт. Время шло, дочка пошла в школу, а он всё не уходил. Ирина привыкла не спрашивать. Она пыталась ставить точку, но каждый раз открывала ему дверь снова.
Вдруг Ирина услышала разговор. Сначала не вникала, потом услышала свою фамилию.
— Представляешь, во время операции Сергеев нашёл у неё опухоль. Большую.
Это говорила медсестра с косой.
— И что теперь? — отозвался второй голос.
— Да ничего. Зашили и всё. Говорит, последняя стадия. Завтра в онкологию её переведут. Жалко, женщина ведь ещё не старая. Но сказал, долго не проживёт.
— Ужас… — тихо прошептал второй голос.
Разговор медсестёр за постом продолжался, но Ирина больше их не слышала. Всё внутри заглушил тревожный гул: слова про опухоль звучали в голове как набат. Жар охватил тело, тошнота подступила к горлу. «Боже, так это про меня… Колесникова. Значит, у меня рак? Завтра — в онкологию? Почему мне ничего не сказали? Побоялись?»
У неё тряслись руки. Она еле встала, опершись о стену, и, шатаясь, добралась до палаты. Опустилась на кровать. Губы дрожали, из глаз потекли слёзы. Паника душила.
Вернулась соседка по палате. Ирина отвернулась к окну.
— Ты чего такая… Плакала? Может, кого позвать? — обеспокоенно спросила женщина.
— Не надо, — глухо ответила Ирина. Встала и, не оборачиваясь, вышла из палаты.
Спустилась вниз. На улице было тепло, солнце светило так, будто мир не рушился, будто ничего не случилось. По аллеям больничного двора гуляли пациенты, кто-то на коляске, кто-то с капельницей. Никто не обращал на неё внимания.
Нет. В онкологию она не поедет. Доктор ведь сказал — времени осталось мало. Она помнит, как угасала мама. После операции — бесконечные химиотерапии, одна за другой. Тридцать курсов… А потом — отказ. Устала. Стало хуже. Угасала на глазах…
Ирина обернулась. Корпус больницы как чужой. С собой — только ключи и паспорт. Но и этого достаточно. Она не может так. Не хочет.
Решив уйти, Ирина направилась к воротам. Всё, что ей осталось, она проведёт дома. Без капельниц, без потери волос. Хоть как-то в спокойствии. Шла медленно, присаживалась на лавки — ноги дрожали. Было зябко, всё-таки осень. Люди оборачивались. Но ей было всё равно.
Вернувшись домой, первым делом — в душ. Хотелось смыть с себя запах больницы. Потом — крепкий чай. Боль в животе не отступала, но была терпимой.
Плакала. Потом сидела без чувств, глядя в одну точку. Кто её похоронит? Кто запомнит? Могилу никто не навестит. Может, только Женя вспомнит… иногда.
Несколько дней она почти не вставала. Только на кухню — налить чай, в ванную — умыться. А на третий день — проснулась другой. Отдохнувшая. Спокойная. Села перед зеркалом. Вглядывалась в своё отражение: привычно худая, но без желтизны. Ни намёка на смертельную болезнь.
Она всегда была стройной. После развода, после смерти мамы, после всех стрессов с Женей. Хотя, пожалуй, с ним ей было хоть немного счастливо. Но достаточно. Хватит. Удалила его номер. Занесла в «чёрный список». Дверь ему не откроет. Пусть такой её и запомнит.
Оглядела квартиру. Всё в порядке. Но ведь надо оформить документы. Решила: составит завещание. Пусть всё достанется маминой двоюродной сестре. Не чужим же. Позвонила в нотариальную. Записалась. Золото? Только кольцо и серёжки. Ни шуб, ни украшений. Мечтала — да так и не исполнилось.
Сделала себе яичницу. С аппетитом съела. И почувствовала облегчение — будто вычеркнула ненужный страх.
Ночью снилась мама. Та, что была до болезни — строгая, уверенная. И глядит строго.
— Мамочка, как ты?
— Я хорошо. А вот ты…
— Что не так? Я что-то сделала неправильно?
Ирина проснулась в испуге. Сердце колотилось, лоб в холодном поту. Включила свет, долго не могла уснуть, всё прокручивала сон. Мамин взгляд — тот же, что был, когда в седьмом классе она сбежала с уроков в кино, а её заметила мамина подруга и сдала. Получила тогда как следует…
А сейчас? Что она сделала не так? Может, стоит съездить на кладбище? Говорят же: если покойник снится — зовёт, напоминая, что о нём забыли.
Утром поехала. Автобус шёл мимо той самой больницы. Вдруг — как толчок. Встала и вышла. Стоит напротив здания. Зачем пришла?
— Колесникова?! Где вы пропали? — голос врача Сергеев прозвучал как окрик. — Нехорошо. А если бы осложнения? Кто за вас отвечать будет? Больничный ведь открыт. Вы взрослая женщина, а ведёте себя, как подросток! Как вы себя чувствуете?
— Вроде… хорошо, — растерялась Ирина.
— Идёмте.
— Куда?.. — в ужасе отступила она. — Я решила не ложиться. Не хочу в онкологию…
— Что вы такое говорите? — прищурился он. — Вам кто сказал про онкологию?
— Я слышала разговор. Медсестра кому-то говорила, что у Колесниковой последняя стадия… У меня…
— Какая медсестра? О чём вы?
— Я шла к вам, а там… Они говорили…
— Всё ясно. Пойдёмте. Разберёмся. Не бойтесь.
Она пошла за ним. Внутри всё сжалось. Запах больничного коридора вновь вызывал страх. В ординаторской он оставил её наедине с мыслями. Она уже хотела уйти, как в дверях снова появился Сергеев. В руках — две карты.
— Смотрите, — положил он перед ней документы. — Колесникова Ирина Александровна — вы. А это — Колесникова Изольда Альбертовна, 1971 года рождения.
Ирина долго смотрела. Затем подняла взгляд.
— Так… это не про меня?
— Нет. Совпадение. Бывает. У меня когда-то лежали два пациента с одинаковыми ФИО, даже улица одна. Разница — только в годе рождения.
— Значит, у меня… всё в порядке?
— Ну, не совсем. Одну трубу я вам всё-таки удалил. Но в остальном — всё нормально, — улыбнулся он.
Ирина вскочила, бросилась к нему, обняла и расплакалась.
— Ну-ну… От радости, надеюсь? — мягко сказал он. — Садитесь, вот вам воды.
— Спасибо… Спасибо вам… Пожалуйста, не наказывайте медсестру.
— Не волнуйтесь. А вам стоит подумать: иногда судьба показывает нам, как может быть, если ничего не менять. Подумайте об этом.
Ирина закивала так энергично, что у неё закружилась голова.
На улице уже начинался дождь, но она не торопилась укрыться. Улыбалась небу. Пусть капли стучат по лицу. Это не слёзы — это просто дождь.
Дома закрутилась — всё мыть, стирать, убирать. Энергия била через край. Не сиделось. А ведь совсем недавно — тишина, завещание, одиночество…
Вечером — звонок. Женя.
— Почему не берёшь трубку?
— Ой, — смутилась Ирина. — Забыла, что ты у меня в чёрном списке.
— Я ушёл от жены.
Только тут она заметила чемодан у его ног.
— Почему сейчас?
— Не могу больше так. Разрываться. Без тебя не могу…
— И я… — прошептала Ирина и прижалась к нему.
— Знаешь… — сказали они одновременно и засмеялись.
Жизнь — лучший учитель. Порой кажется, что всё рушится, а на деле — просто корректируется наш маршрут. Главное — идти вперёд. Даже под дождём. Даже в одиночестве. Потому что за тучами — всегда есть солнце.
