— Я подумала, ты опять задержишься до позднего вечера, — Мария помешивала суп в большой кастрюле, из которой поднимался ароматный пар. Алексей молча снял куртку, пропахшую углём и землёй, повесил её на крючок у входа.
— Бригадир отпустил пораньше, — бросил он, направляясь к умывальнику. — Завтра вторая смена будет углубляться дальше.
Мария согласно кивнула, опуская крышку на кастрюлю. Жар от плиты наполнил кухню домашним теплом.
Она мельком взглянула в окно — вечер опускался стремительно, лес за огородом утопал в тумане, вкраплённом холодным дождём. В такую пору особенно хотелось уюта и покоя.
— Через десять минут всё будет готово, — сказала она, достав из шкафа посуду и начав сервировать стол.
Алексей, вытерев ладони полотенцем, пошёл во двор за охапкой поленьев для печки.
Мария не отрываясь следила за ним в окно, пока он шёл по двору — крепкий, надёжный, с могучими плечами и сильными руками. Им уже исполнилось по тридцать пять, живут вместе семь лет, но всё без детей. Она уже и не помнит, сколько раз была у врачей, сколько надежд не оправдалось.
Внезапно тишину разрезал свет фар, прорезавший плотный туман, словно ножом. Мария насторожилась — гости в их деревне редкость, особенно в такую погоду. Машина остановилась прямо у их ворот.
— Алексей! — позвала она, но он был уже в сарае, звук не донёсся до него.
Фары продолжали слепить окна, но из машины никто не выходил.
Мария накинула платок, вышла на крыльцо. Под дождём стояла старая, видавшая виды «Нива» с грязными, едва читаемыми номерами.
— Эй! Кто-нибудь! — окликнула она, но в ответ — лишь шум дождя.
Сжав плечи, она спустилась по ступеням и направилась к машине, кутаясь в платок от ветра.
Капли стекали по щекам, как будто и лицо растворялось в этой сырой вечерней мгле. Окно со скрипом поползло вниз.
Из салона едва угадывался силуэт, скрытый в темноте.
— Вы потерялись? Помощь нужна? — осторожно подошла она.
Незнакомец молчал. Вместо ответа он медленно высунул руки с каким-то свёртком, закутанным в куртку.
Что-то подсказывало Марии принять его. Она поднесла руки — и ощутила тепло, вес… и тихий сдавленный писк.
Это был ребёнок.
— Что вы делаете? — прошептала она, прижимая малыша. — Кто вы?
Но мужчина не ответил, даже не посмотрел в её сторону.
Окно снова поднялось, скрежетя, и машина тронулась с места, исчезая в серой пелене дождя, оставив лишь следы на мокрой дороге.
— Алексей! — вскрикнула она, поворачиваясь к дому. — Алексей, иди сюда!
Муж выбежал из сарая с топором в руке, настороженно окидывая двор.
— Что случилось?.. — замер он, увидев, что она держит на руках.
В её объятиях был малыш — может, около года, глаза полные слёз и растерянности, но в то же время — пытливые, изучающие. Его ручка сжалась на краю Мариина платка с поразительной силой.
— Кто это? — Алексей опустил топор.
— Я не знаю… — голос её дрожал. — Просто отдали… и уехали.
Они внесли ребёнка в дом. Печь уже разогрела стены, и тепло окутало малыша. Он перестал плакать, с интересом осматриваясь.
Документов не было, ни записки, даже имени.
Через час приехал участковый. Он выслушал рассказ, всё записал, пообещал разослать ориентировки.
— Его надо будет завтра отвезти в райцентр, временно — в дом ребёнка, — проговорил он, закрывая блокнот.
Мария прижала малыша сильнее.
— А если мы… — не закончила она, бросив взгляд на мужа.
Алексей долго молчал, потом посмотрел в глаза мальчику, который вдруг заулыбался.
— Это судьба, — произнёс он. — Он теперь наш.
Участковый почесал голову:
— Знаете, сколько бюрократии вас ждёт? Это не за один день…
— Василий, — Алексей положил руку ему на плечо, — ты же помнишь, я с твоим отцом работал на шахте. Петровича из сельсовета знаешь?
Через неделю оформили документы на опеку. Ни машину, ни её водителя найти не удалось.
В тот вечер, когда Мария купала малыша, она заметила у него на плече родинку. Такая же была и у неё. Для неё это стало последним подтверждением — он не случайно пришёл в их дом.
— Глеб, — прошептала она, гладя его по щеке. — Твоё имя будет Глеб.
Двенадцать лет пролетели, как мгновение. Глеб подрос — крепкий, со смуглой кожей, тёмными вихрами и неиссякаемой энергией. Ему исполнилось тринадцать. Он обожал лес за домом, пропадая там часами.
— Ты опять за своими тетрадками? — Алексей стоял в дверях его комнаты, наблюдая, как сын что-то увлечённо записывает. — На улице жара, а ты сидишь как крот.
— Пап, я главу заканчиваю, ещё чуть-чуть, — не отрываясь от бумаги, ответил Глеб.
Мария с бельевой корзиной остановилась рядом с мужем.
— Пусть допишет. У него действительно получается.
Алексей нахмурился:
— Растим мечтателя. А жизнь требует другого.
— Перестань давить, — Мария увела его в сторону. — Учительница в школе говорит, что у него настоящий дар.
— Дар… — буркнул он. — Шахтёры нужны, слесари нужны. А писатели… чем он себе на жизнь заработает?
Спор повторялся раз за разом. Алексей хотел видеть в сыне сильного, выносливого человека, готового к трудностям. Он водил его на охоту, учил чинить технику, строить, обращаться с инструментом. А Мария бережно хранила все его сочинения в папке.
Мальчик писал истории о фантастических мирах — где города летали, звери разговаривали, а люди умели превращаться в свет. Никто не понимал, откуда в простом деревенском парнишке столько выдумки.
— Глеб, заканчивай, — наконец сдался Алексей. — Потом пойдём, покажу тебе, как тропы в лесу читать.
Когда Глеб вернулся в комнату, Мария тихо сказала:
— В детдоме книг почти не было, но я их зачитывала до дыр. Может, он в меня пошёл?
Алексей ничего не ответил, только шумно выдохнул.
Он по-своему любил сына — не словами, а поступками. Каждое воскресенье брал его в мастерскую, учил точности, терпению, вложил в его руки настоящее дело.
А ночью Мария проснулась от того, что Глеб снова говорил во сне.
— Лена… Лена, не уходи… — бормотал он, ворочаясь под одеялом.
Имя это звучало странно. В их окружении никого с таким не было, но Мария уже давно перестала удивляться. Глеб звал эту загадочную Лену во сне с пяти лет, а проснувшись — никогда не помнил, что ему снилось.
— Я тебе бутерброды положила, — Мария хлопотала вокруг Глеба, который торопливо собирался на районную олимпиаду по литературе.
— Мам, ну что ты, как будто мне семь, — смущённо улыбнулся он, но еду всё же взял.
Мария не могла налюбоваться сыном. Высокий, тонкий, серьёзный. Его взгляд становился взрослым — задумчивым, внимательным. Иногда в нём что-то отзывалось её внутренней сутью — не внешностью, нет, а жестами, привычкой наклонять голову набок, прикусывая губу при размышлении.
— Свитер возьми, вечером похолодает, — она машинально поправила ворот рубашки.
— Да перестань ты, — Алексей вошёл в комнату, усмехнувшись. — Он уже давно не малыш.
Глеб с благодарностью взглянул на отца.
— Есть кое-что для тебя, — Алексей достал из кармана аккуратный свёрток. — Возьми.
Развернув бумагу, Глеб замер. Перед ним лежал точёный карандаш, вырезанный из карельской берёзы и убранный в кожаный футляр. Простой, но красивый.
— Береги его. И всегда помни: сначала подумай, а потом действуй, — Алексей положил руку на плечо сына. — Ты стал взрослым.
Что-то осмысленное, взрослое мелькнуло в глазах Глеба — как будто он и вправду понял вес этого момента.
— Спасибо, пап, — тихо сказал он и крепко его обнял.
Мария смахнула предательскую слезу. Вдруг на неё накатило: он уезжает, взрослеет, и когда-нибудь в доме станет слишком тихо. От этой мысли стало не по себе.
Когда автобус скрылся за поворотом, увозя Глеба, Алексей подошёл, обнял жену за плечи.
— Хороший парень вырос, — произнёс он просто.
— Да, — кивнула Мария. — Наш.
— Мам, у нас в пятницу литературный вечер, придёшь? — голос Глеба в телефоне был возбуждённым.
Два года в институте сделали своё дело — голос стал ниже, речь обогатилась новыми словами, даже манера говорить изменилась.
— Конечно, приеду, — Мария крепко держала трубку у уха, стараясь уловить каждый нюанс. — И отца привезу. Он по тебе скучает, хоть и молчит.
— Здорово! — оживлённо отозвался Глеб. — Мой рассказ включили в сборник. Один экземпляр оставил вам.
Повесив трубку, Мария вышла на крыльцо. Солнце уже грело по-весеннему, но земля оставалась влажной.
Почтальонка Нина махала ей с калитки:
— Письмо пришло! Без обратного, странное.
Конверт был мятый, старый, как будто долго путешествовал. Внутри — пожелтевшая фотография и листок в клетку с крупным неровным почерком.
На снимке — две женщины у деревянного дома. Молодая — словно отражение Марии: глаза, брови, даже выражение лица — всё было до боли знакомо.
С трепетом она начала читать:
«Мария, здравствуй.
Ты меня не знаешь. Я муж твоей сестры — Елены. Да, у тебя была сестра. Она погибла за полгода до того, как у тебя появился ребёнок. Авария.
Ты пропала, когда тебе было два. Родители искали тебя, но так и не нашли. Они ушли, не зная, где ты. Но Елена не сдавалась. Искала двадцать лет. Нашла. Узнала, где ты живёшь, кто твой муж. Хотела приехать. Не успела.
Я остался с сыном один. Не справился. Испугался.
Она была сильнее меня. Я привёз его к тебе, зная — ты поймёшь. Ты — его тётя. Он твоя кровь.
Прости меня. И прости Елену.
Игорь»
Мария опустилась на скамейку, прижав руки к груди. Мир пошатнулся. Дом, дорожка, лес — всё поплыло перед глазами.
Глеб. Её Глеб. Сын её родной сестры. Сестры, о существовании которой она не знала.
Алексей нашёл её в том же положении, сидящей, бледной, с письмом в дрожащих руках. Молча прочёл, сел рядом и крепко её обнял.
— Значит, он всё-таки твой по крови, — произнёс он. — Я это с самого начала чувствовал.
— Но почему он не остался? Почему просто отдал и исчез? — Мария говорила жёстко, голос её дрожал.
— Потому что не каждый может быть отцом, — ответил Алексей, рассматривая фотографию. — А твоя сестра… Она была похожа на тебя. Очень.
Мария ощущала, как внутри неё вспыхивает вихрь чувств — боль, злость, но и странное облегчение. Теперь многое становилось понятным. Почему она сразу полюбила этого мальчика. Почему ощущала, будто знала его всегда.
Почему он звал во сне Лену — Елену, свою мать.
В тот вечер, когда Мария и Алексей вошли в актовый зал, литературный вечер был в самом разгаре. Глеб стоял на сцене, освещённый светом, сосредоточенный, зрелый. Его голос звучал уверенно, наполняя пространство историей о мальчике, пытающемся найти своё настоящее имя.
Слёзы подступили к глазам Марии. Перед ней стоял сын её сестры. Её племянник. Её ребёнок. Всё в одном.
Позже, в маленьком кафе напротив, они сидели втроём. Глеб вдохновлённо рассказывал о лекциях, новых идеях, и о поездке в Москву — его пригласили на конференцию.
— У меня кое-что для тебя, — Мария протянула маленькую коробочку. Внутри — изящная цепочка с медальоном. — Пусть приносит удачу.
— Красиво, — Глеб прижал украшение к груди и надел. — Спасибо. Это много для меня значит.
Мария смотрела на него — тот же взгляд, что на фотографии. Сила. Воля. Свет.
— Ты вырос, — прошептала она. — В тебе сильная кровь.
Глеб удивлённо поднял брови, но промолчал.
— Я знаю, — сказал он только.
Через неделю они провожали его на поезд.
На вокзале было шумно, суетно. Глеб уже поднялся на подножку, потом спрыгнул, обнял родителей.
— Я скоро вернусь. С наградой, — подмигнул он.
Мария стояла на перроне, пока поезд не скрылся. В её кармане лежало письмо — как свидетельство жизни, которую она не прожила.
На лице были слёзы. И улыбка.
Она знала: всё было не зря.
Алексей подошёл, молча взял её за руку. Они медленно пошли прочь. Их ждал вечер, чай, разговор. И память о мальчике, который вошёл в их жизнь сквозь дождь — в тишине осенней ночи, через окно машины, оставив след навсегда.
