На лавке возле магазина я листала телефон, в суете будничного вечера никого не выделяя из толпы. Кто-то спешил, кто-то разговаривал по телефону, кто-то просто проходил мимо. Я бы не обратила внимания, если бы не услышала тонкий детский голос, в котором звучала усталость, странным образом вперемешку с серьёзностью.
— Тётя, вам случайно не нужен малыш? Заберите моего братика. Ему пять месяцев. Он очень голоден…
Я подняла голову и увидела девочку лет шести-семи. Худенькая, в слишком большой куртке и с неаккуратным хвостиком. Перед ней стояла старая коляска, а внутри — крошечный малыш, что-то всхлипывая.
— Где твоя мама? — осторожно спросила я.
— Она устала. Спит. Уже давно. Я кормлю его сама. Только у нас остались хлеб и вода…
— А где вы живёте?
— Вон в том доме, — показала она на старую панельную пятиэтажку. — Мы вчера звонили папе, но он сказал, чтобы мы сами как-нибудь. Он не приедет…
Словно в груди сжалась пружина. Хотелось закричать, но девочка держалась стойко. Ради брата.
Мы пошли вместе. Я взяла малыша на руки, а она шагала рядом, тревожно поглядывая в мою сторону, будто боялась, что и я исчезну, как исчезли все взрослые в её жизни.
В квартире — темно, сыро, холодно. Игрушки разбросаны в углу, на столе записка: «Простите меня, дети. Я больше не могу. Надеюсь, найдутся добрые люди».
Скорую вызвали сразу, потом приехала опека. Но я не смогла просто уйти. Через полгода Лиза и Артём стали моими приёмными детьми.
Теперь у нас дом, где пахнет выпечкой, где слышен детский смех, где никто не просит «заберите братика — он голодный».
Прошёл почти год. Артём улыбается, хлопает ладошками, каждый раз радуется, когда я возвращаюсь. Иногда просыпается по ночам и тихо плачет, просто так. Я беру его на руки, прижимаю, и он сразу успокаивается.
Лиза — взрослая не по возрасту. Но теперь — счастливая взрослая. У неё своя комната, мягкий кролик-охранник снов и страсть к оладьям. Раньше у неё не получалось — теперь она зовёт меня:
— Мам, попробуй. Эти с бананом. Как у тебя.
Первое «мам» прозвучало за макаронами и сыром. Она сказала его случайно:
— Мам, передай кетчуп…
Потом покраснела:
— Прости… Я знаю, ты не настоящая…
Я обняла её:
— Настоящая. Потому что люблю. По-настоящему.
Теперь она зовёт меня так всегда. Не потому что нужно, а потому что хочется.
Мы навещаем могилу их мамы. Я не осуждаю её. Она сломалась. Но, возможно, где-то там она рада, что я тогда вышла из магазина. Что услышала Лизу.
Когда она тогда подошла ко мне, она просила не только за брата. Она искала надежду. И я сказала: «Нужны. Вы оба».
Недавно у Лизы выпал первый зуб. Она принесла его на ладошке:
— Мам, теперь я точно взрослая, да?
Я засмеялась сквозь слёзы. Потому что теперь она — просто ребёнок. Со своей пижамой в мишках и запиской под подушкой: «Фея зубов, зуба нет, но можно оставить монетку — мне не жалко».
Артём начал ходить. Его мягкие шаги — как музыка. Он смотрит на меня каждый раз, будто спрашивает: «Ты всё ещё тут?» И я отвечаю: «Я с тобой. Всегда».
Мы отпраздновали его первый день рождения — с шариками, свечкой и тортом. Лиза испекла печенье и написала на открытке: «С днём рождения, Артём. Теперь у нас есть семья. У всех нас».
Вечером она уснула у меня на плече. Первый раз спокойно. Без тревоги. Просто как ребёнок. Как дочь.
Весной мы сажали цветы. Лиза принесла письмо:
— Можно я его закопаю? Это — маме. Настоящей.
Я кивнула. Она прочитала вслух:
«Мама, я тебя помню. Иногда скучаю. Я не злюсь. У нас всё хорошо. У нас теперь есть мама. Она любит нас. Я почти взрослая. Всё будет хорошо. Мы тебя не забыли. Просто отпускаем. С любовью, твоя Лиза.»
Она закопала письмо, прижала землю ладонями:
— Спасибо, что родила нас. Теперь отпусти. Мы в безопасности.
Иногда, чтобы изменить чью-то судьбу, нужно просто услышать. И остаться.
Теперь, когда мы идём по улице втроём, люди улыбаются. Думают — обычная семья. И они правы. Потому что это и есть — обычное счастье. Тихое. Настоящее. Спасающее.
Прошло два года. Лиза учится в третьем классе. Артём лепечет свои первые фразы, с песенкой произносит «мама». А я всегда рядом. И никуда не уйду. Никогда.
