— Что ты сейчас сказал?.. — я растерялась, даже не сразу сообразив, что это обращено ко мне, машинально переспросила.
— Говорю, что нашёл тебе комнату в коммуналке. По нормальной цене, — повторил он спокойно, без малейшего стеснения. — Нам с Лизой будет легче. Квартира-то двухкомнатная, но мы ведь ребёнка хотим. Когда нас станет трое, сами понимаете — тут будет тесновато.
И вот тогда до меня дошло. Всё, каждое слово, как будто удар молотом по груди. Сын, ради которого я прожила всю жизнь, не жалея ни сил, ни себя, сейчас открыто выгонял меня из дома. Своими же устами, без обиняков. Даже не попытался прикрыть это заботой. И прозвучавшее позже: «тебе ведь недолго осталось» — было, как высmрел на добивание.
— Серёженька, ты вообще понимаешь, что говоришь?.. — я тихо прошептала, ощущая, как дрожат колени.
— Мам, давай без сцен, — перебил он, уставившись куда-то в сторону. — Лизе тяжело, она нервничает. Ты сама же жалуешься — здоровье не то. А нам нужно думать о будущем. Мы молодые, нам развиваться надо, а не в тесноте жить.
В дверях показалась Лиза. Она осторожно заглянула, будто боялась, что я начну размахивать чем-то тяжёлым. Но я стояла неподвижно, как вкопанная.
— Анна Павловна, — проговорила она мягко, как бы извиняясь, — поверьте, мы вас не хотим обидеть. Просто… вы сами понимаете, у нас теперь другие приоритеты.
— Ну да, ма, — подтвердил Серёжа, — переезд — это выход. И тебе, и нам будет проще…
В этот момент у меня подкосились ноги, и я схватилась за диван, чтобы не упасть. Из груди вырвался неровный звук, больше похожий на хрип.
Ещё год назад в этом доме было тепло и радость. Серёжа впервые привёл Лизу, оба сияли, держались за руки, смеялись. Я тогда пирожков напекла, салатики, всё лучшее на стол. Он представил её:
— Мам, это Лиза. Ты, наверное, догадываешься…
— Конечно догадываюсь, — улыбнулась я. — Невестушка моя будущая, да?
Мы вместе смеялись, и Лиза сказала:
— Анна Павловна, приятно познакомиться. Сергей много о вас рассказывал.
Позже они поженились. Отмечали дома, я даже кровать свою временно отдала — сама на диване. Сын после праздника сказал:
— Мам, мы с Лизкой пока у тебя поживём, а дальше — посмотрим. Может, накопим на ипотеку.
— Живите, конечно, — искренне ответила я. — Я только рада. Помощь моя вам всегда будет рядом.
Но с течением времени стало заметно: моя доброжелательность им мешает. Я не лезла — питалась отдельно, готовила себе сама. Они всё чаще ели вне дома. Старалась не задевать их свободу. Но и в коридоре, и на кухне — холод. Словно я уже стала лишней.
— Серёж, — осторожно говорила я однажды, — может, ипотеку пора смотреть? Я бы могла немного помочь…
— Нам не до этого, — махнул он. — Лизка боится долгов. А её родители — сами едва выживают.
Потом слышала ночью, как Лиза ему говорила:
— Я не могу здесь жить. Всё тут — мамино. Мы чужие в этой квартире. И ребёнка тут заводить страшно. Представь, в одной квартире со свекровью!
Серёжа молчал. Только вздыхал. Я тогда думала: ну ладно, молодым сложно. Перетерпим. Но вот «перетерпеть» в их понимании означало совсем иное.
— Мам, ну правда, чего ты не понимаешь? — настаивал сын, — тебе удобнее будет в той комнате. И экономия, и свой угол. Мы ведь не на улицу тебя гоним.
— Спасибо, сынок, что не на улицу, — горько усмехнулась я, — только вот откуда у тебя такая уверенность, что я обязана уступать?
— Мам, ну давай по-человечески. Ты же сама говорила — устаёшь, тебе тяжело. А мы не тянем отдельное жильё. Это вариант!
— Ты мне только что в лицо сказал, что мне немного осталось, — перебила я, — это ты по-человечески?
Он опустил глаза, но промолчал.
Я повернулась к Лизе:
— Ты это поддерживаешь?
— Я просто хочу жить в своей семье. А не в чужой квартире, пусть даже с хорошей свекровью, — ответила она тихо.
— Хорошей? — переспросила я, — Так вот вы мне благодарность за «хорошую» и выражаете?
Серёжа пытался оправдаться:
— Мам, не нагнетай. Ну правда, давай всё уладим мирно. Мы не хотим ссор. Просто всё изменить — к лучшему!
— К лучшему вам, — я смотрела ему прямо в глаза, — а для меня это что, Серёж? Ты хоть раз подумал, что для меня значит эта квартира?
Он отступил, видно было — слова мои задели. Но не изменили решения.
— Хорошо. Раз вы решили, что я лишняя — собирайтесь сами. Уходите. Живите, где хотите. Но моя квартира — мой дом. Я не позволю, чтобы меня вышвырнули.
— Мам, ну ты же всё усложняешь… — начал он.
— Упрощаю, Серёженька. Слишком долго терпела, — с нажимом сказала я и указала на дверь. — Собираться будете сами. Сегодня.
Лиза вспыхнула:
— Мы вам зла не желали…
— А сделали хуже. И не притворяйтесь, что не понимаете, — я отвернулась. — Уходите. И не возвращайтесь, пока не научитесь уважать мать.
Через полчаса они вышли из комнаты. Серёжа хмурый, Лиза с красными глазами. Он остановился на пороге:
— Ты ещё пожалеешь.
— Уже жалею, сын, — спокойно ответила я, — но не о том, что вы ушли. А о том, что вы оказались такими.
Когда дверь закрылась, я села на табурет и разрыдалась. Впервые за долгое время — не сдерживаясь, не стесняясь.
А потом встала, умылась и вслух сказала:
— Значит, так. Прожила я с любовью, отдала всё, что могла. Теперь поживу с уважением. К себе. Пусть и одна. Но в своём доме. И с душой, которая больше не сжата чужой неблагодарностью.
Я знала — будет больно. Но больше я не позволю никому ставить на мне точку, пока я сама не решила, что история закончена.
