— Наш сын родился глухим? Оставь его в роддоме, я не готова растить такого малыша! — в голосе Оли звучала непривычная для меня ярость.
— Ольга, ты хоть понимаешь, что говоришь? Это наш сын, наша кровь, — я смотрел на жену, будто передо мной стоял совсем другой человек.
Её слова больно резанули по сердцу, сильнее, чем час назад, когда врач, уставший пожилой мужчина с покрасневшими от усталости глазами, произнёс: — Врождённая глухота. Полная. Шансов на восстановление слуха, к сожалению, нет.
Я стоял у окна, за которым дождь стучал по стеклу, словно отбивая молчаливую песню. Звуки, которые мой сын никогда не услышит, стали для меня символом новой реальности.
— Ты не понимаешь, Саша, — Ольга прижала руки к груди, будто обороняясь. — Это на всю жизнь. Мы будем жить как в тюрьме. Я не хочу так.
Я перевёл взгляд на свёрток в кроватке. Крошечное личико, розовое, спокойное, словно ангел. Он спал, не зная, что его судьба уже под вопросом.
— Я заберу его домой, — тихо, но твёрдо произнёс я.
— Что?! — Ольга растерянно замерла.
— Я ухожу с ним. Один.
На её лице мелькнуло потрясение, словно пощёчина. — Ты с ума сошёл? Ты же электрик на полставки! Как ты собрался с ним жить?
— Как и с любым ребёнком. День за днём.
Ту ночь я провёл у кроватки сына. Добрая медсестра Ирина, не задавая лишних вопросов, пустила меня в палату.
Я наблюдал за каждым вдохом сына, как поднималась его грудка. Сердце его билось ровно, упрямо. В этом маленьком тельце жила поразительная сила.
Утром я нашёл записку от Ольги: «Прости. Я не справлюсь.» Так завершились пять лет брака.
Через неделю мы с Денисом ехали домой в дребезжащем ПАЗике. Он спал у меня на груди, завернутый в наше единственное одеяло.
— И как же ты будешь один? — спросила Марина Петровна, выглядывая из-за забора.
— Не знаю, — честно признался я. — Но другого выхода нет.
Месяцы слились в одно бесконечное выживание. Я учился менять подгузники одной рукой, другой держал бутылочку. Сон был роскошью, одиночество — постоянным спутником. В деревне шептались.
Когда по ночам Денис плакал, я прижимал его к себе и шептал: — Мы справимся. Я обещаю. — Он не слышал, но чувствовал мои вибрации. И однажды улыбнулся. Беззубо, но от всей души.
Так мы учились жить по своим правилам. Взгляды, жесты, прикосновения стали нашим языком. Я знал каждую эмоцию по глазам, а он — читал меня по лицу.
Нас выручило наследство от родителей. Я продал дом, на вырученные деньги мы и жили, а соседи помогали, когда я работал.
Денису исполнилось пять. Он был сообразительным мальчишкой с вихрами и моими глазами. Мы общались жестами, и по ночам я учил алфавит, чтобы не отставать от него.
— Александр, в нашей школе нет условий для таких детей, — мягко говорила директриса. — Ему нужен интернат.
Я взглянул в окно. На дворе Денис строил башню с Петькой. Без слов, но с полным взаимопониманием.
— Не отдам его в интернат, — сказал я. — Найду решение.
Оно пришло с Анной Сергеевной. Маленькая, с короткой стрижкой, живыми глазами. Мы познакомились в сельпо. Её смех был светлым, тёплым.
— Сын говорит, у вас красивая улыбка, — перевёл я.
Она удивилась. — Ты понимаешь жесты? — спросила.
— Папа научил, — ответил Денис.
У её тёти была глухота от рождения. Анна выросла, зная язык жестов. Она предложила заниматься с Денисом. Приносила карточки, книги, адаптировала программу.
Постепенно она стала частью нашей семьи. Учила меня готовить, оставалась на ужин. Мы поженились через полгода. Денис нёс кольца. А ещё через несколько месяцев Анна привезла слуховой аппарат.
Денис почувствовал звук. Его глаза засияли. — Что это было? — спросил он жестами. Я плакал от счастья.
Позже он назвал Анну «мама». Пальцами. Но это было громче крика.
— Расскажи про мою биологическую маму, — попросил Денис в двадцать лет. Он был взрослым, умным, устроился в IT-компанию.
Я рассказал. Без обвинений. Просто правду. — Она испугалась. Она не смогла.
— Ты жалеешь, что остался со мной один?
— Ни на секунду.
Анна вышла. Денис обнял её. — Моя мама — ты.
И тогда я понял: всё было не зря. Не идеальная, но настоящая семья. И настоящая любовь не требует слов. Только поступков.
