— Ладно, Кать, прости за вчерашнее…
Катерина стояла у плиты, наливая кофе и молча слушая. — Ну, не дуйся. Ты же знаешь меня. Погорячился.
— Ладно, — произнесла она, оборачиваясь к нему и ставя на стол две кружки. Натянула ворот халата повыше.
— Покажи-ка, — он убрал её руки, приподнял ворот, посмотрел на шею. — Да нормально всё. Надень водолазку. Ой, ты же дома сегодня… Не повторится. Прости. Всё хорошо, Кать? — Он заглянул ей в глаза.
— Нормально…
— Ох, мне же на Кировскую надо! Я побежал, — Толик вскочил и умчался, даже не дотронувшись до кружки. — Не грусти…
Катя закрыла за ним дверь, повернула ключ и, прижавшись лбом к металлу, тяжело вздохнула. Потом подошла к окну, наблюдая, как он спешит по лужам, перепрыгивая ручейки после ночного дождя.
Она встала у зеркала, распахнула халат, покрутила головой, прибавила света. Следы на коже были еле заметны, но болели при касании. Она долго смотрела на своё отражение: знакомый овал лица, зелёные глаза, длинные волосы на плечах. Люди считали её милой, но сама себя Катя постоянно критиковала за полноту, с которой боролась.
Они были вместе уже восемь лет, из них пять в браке. Снимали квартиру, копили на свою. Толик уже отложил около двух миллионов. Катя работала в частной клинике регистратором, и её всё устраивало.
Попали они туда изначально как пациенты. У Кати не получалось забеременеть, и оба очень хотели ребёнка. Обследование показало: проблема в Толике. Для него, качка и тренера, это было шоком. Лечился, пробовали ЭКО, безуспешно.
С этого времени он стал меняться. Хотя… даже раньше Толик не был мягким. Грубил, толкал. — Чего ты жену так? — спрашивал друг Сашка, когда тот резко запихнул Катю в машину. — А она чего тупит? Говорю же, поехали.
Катю таскал на руках и отталкивал, как надоедавшую игрушку. Она была не из робких, могла ответить, поставить на место. Но однажды он ударил: — Замолчишь ты, дура!
Потом извинился, цветы, клятвы. Она поверила. Но через пару месяцев снова: схватил, толкнул, тряс. — Как скажу, так и будет! Поняла? — Поняла, отпусти!
Катя плакала, было больно и унизительно. Но снова простила. Ведь знала его с юности, и мечты у них были общие.
Родители Катерины Толика не одобряли. Мама говорила: — Он с тобой, как с куклой. А папа — резче: — Выбрала — не пеняй потом. Любовь зла…
Катя отвечала: — Я люблю его. Мы будем жить в городе. Никогда не вернусь домой.
Свадьба была шикарной. Родители оплатили жильё. Машина, совместные планы, жизнь вроде бы шла. Детей не было, но она считала предательством уйти по этой причине. Терпела.
Вчера был день рождения друга. Кафе, танцы, шутки. Какой-то мужчина пригласил её танцевать, они с девчонками посмеялись, Толик был рядом, казалось, не ревнует. Но в такси Катя уже поняла: он злится.
— Ну, давай быстрей! Или ножки болят после танцев с чужими мужиками?
— Да перестань. Весело же было…
Дома он сорвался. — Понравилось, да? — схватил, вывернул руку, толкнул на кровать, начал трясти, душить. Она плакала: — Не надо, Толечка…
Теперь Катя смотрела в зеркало, вспоминала, руки дрожали, текли слёзы. Она давно думала о разводе. Но как? Родителям не хотела возвращаться — столько лет доказывала, что у них с Толиком всё идеально. Планировала, хвасталась, рисовала будущее.
Деньги… Как получилось, что все на его счету? Да просто — общие планы, зарплата у него больше. Она доверяла. А теперь…
Но и Катерина понимала: при необходимости она вполне может снять жильё сама — заработка ей хватает. А если бы, как Милена с Соней, найти вариант на двоих, было бы ещё проще. Те, к примеру, устроились в комнату при каком-то ведомственном общежитии — почти даром выходит. Им повезло.
Решение уйти от Анатолия она приняла ещё ночью. Говорить с ним бесполезно — при одном слове «развод» он может сорваться. Поэтому уйдёт, когда он будет на работе.
Начала собираться. Катя точно знала — ей не нужно ничего, кроме личных вещей. Открыла шкаф: пуховик — новый, весной куплен; костюм брючный, почти как новый; рабочие платья — без них никак. Чемодан, конечно, мал — влезет только верхняя одежда. Придётся упаковывать всё в пакеты. Вот спортивная сумка, мужнина, кстати. Катя сама дарила её Толину на 23 февраля. Ну и пусть останется ей — всё остальное и так остаётся ему.
Следом надо будет позвонить хозяйке квартиры — предупредить, что с будущего месяца она здесь не живёт.
Катю вдруг проняло: жалко оставлять посуду. Сколько стараний вложено в подбор сервизов. И кухонный комбайн жалко. А стиралка? Телевизор? Всё ведь покупали вместе. Всё и её тоже…
Устав, она опустилась на диван и провела рукой по обивке — тоже их общий выбор. Вспомнилось, как бродили по салону, выбирая, пробуя сесть, лечь… Смех, шутки… Были ведь счастливые времена.
Катя не сдержалась — зарыдала. Но потом вытерла нос, поднялась, взяла телефон. Вещи собраны — а идти некуда.
Набрала Милену:
— Привет, Мил, — с натянутой бодростью.
— Привет, Кать. Что случилось?
— Мы с Толиком расстаёмся. Могу у вас побыть пару дней, пока жильё не найду? Плачу, конечно.
— Расстаётесь? Жаль… Такая пара были. Но, Кать, у нас не получится. Мы с Соней в общежитии, тут строго. После выселения еле отстояли право остаться. Никаких гостей — вахта, пропуска…
— Я не знала, что у вас такие сложности. Поняла, Мил. Как-нибудь расскажу, но сейчас не могу — спешу.
Катя рассчитывала на них. Аня — её лучшая подруга — уехала. Живёт с парнем, и он сейчас один в квартире. Звонить ей — долго, да и расспрашивать начнёт. Время поджимает — Толик может вернуться в обед.
Цены на гостиницы отпугнули — за три-четыре дня уйдёт ползарплаты. Позвонила Лене, коллеге. Та без раздумий согласилась помочь, но начала суетиться: бардак, муж постель не заправил, сын шалит. Катя ощутила — напрягает человека. Перезвонила:
— Лен, спасибо, но мне девчонки уже предложили. Ты настоящий друг. Потом расскажу, ладно?
Позвонила ещё одной приятельнице — у той гости.
Надо было уходить. Хоть куда-то. Завязала шелковый платок на шею. Уже безразлично, кто что подумает. Камень на душе. Поняла — сумки ей не унести одной.
Спустила по очереди, вернулась в квартиру, посмотрела в последний раз, захлопнула дверь. Такси вызвала уже из подъезда — направлялась на вокзал, чтобы сдать вещи в камеру хранения.
На улице вновь зарядил дождь. Таксист помог донести сумки. Катя огляделась: только вчера — уютный дом, своё всё. А теперь — пустота.
Можно ведь вернуться. Разложить вещи. Сказать Толику — всё в порядке. А вдруг и правда больше не повторится?
Но воспоминания о вчерашнем быстро остудили. Схватила чемодан и, перебежками, побежала к камере хранения. Сдала — стало легче.
Завтра — работа. А сегодня — найти, где переночевать. Город был выбран Толику, она привыкла. Просто привыкла быть с ним. А сейчас — страшно. Даже не зная адреса, он знает, где она работает. Найдёт, будет разговор — унижения, упрёки, давление. А если подать на развод?.. Жуть.
Катя вспоминала знакомую, которая просила суд не вызывать её лично. Слишком тяжело было пережить это лицо к лицу.
Села в зале ожидания, начала обзвон:
— А ваша квартира?.. А, сдана. Поняла. Спасибо…
— А можно снять? Посуточно?.. Нет, это слишком дорого.
Был даже вариант с уходом за пожилым. Но старик умер. Катя опустила телефон, пробормотала: «Жаль».
Всё знакомые уже обзвонены. За окном — ливень, внутри — голод. Купила дешёвый кофе в буфете, села у окна. Ещё вчера — машина, кафе, ухоженная жизнь. Сейчас — грязный вокзал, серое небо.
Подошла к расписанию. Тарасовка — когда следующий поезд? Представилось: солнце, палисадник, рудбекии…
Позвонила Анне. Долго, но дозвонилась:
— Катька! Мы в метро были… Вечером давай потрещим!
— Ань, слушай. Я ушла от Толика. Сейчас на вокзале. Квартира нужна на недельку. Может, риелтора знаешь…
— Что? Ушла?! Куда?
— Да никуда… Я же говорю, на вокзале…
— Всё, езжай ко мне. Пашка потеснится. Я его предупрежу.
— Да ну… Незнакомо как-то. Я к нему не поеду.
— Глупости! Он на работе до шести. Потом заходи.
Катя решила: всё-таки неудобно. Лучше пока поискать жильё. Поехала по адресу из объявления. Зонт остался в ячейке, решила — добежит.
На месте открыл пьяный дед. Провёл по вонючему коридору, постучал в дверь. Вышла неопрятная женщина, показала комнату. Глаза на мокром месте. Нет. Лучше уж к Паше.
Толик уже дома. Наверняка понял. Вероятно, сейчас спасает деньги. Катя усмехнулась — ведь первое, что он сделает.
Она не забирала сумки, поехала налегке. Квартира — от бабушки. Павел, как оказалось, был дома.
Дверь открыл приятный парень. Улыбнулся:
— Вам кого?
Прежде чем ответить, из комнаты выскочила девчонка в мини-юбке, обняла его:
— Паш, а это кто?
— Ааа… — Катя растерялась. В Анину квартиру Павел приводит подружек. Сказала: — Ой, простите. Кажется, ошиблась дверью.
На лестнице встретила Костика и Леру. Поднимались к Паше.
Катя спустилась, поставила сумку у перил и расплакалась. Уже почти стемнело.
Телефон садился. На объяснение Ане не хватит заряда. Да и не хотелось портить ей настроение.
Вдруг она поняла: с утра совершает одну ошибку за другой. Всё — не так.
Набрала отца:
— Папа… Я от Толика ушла.
— Ты плачешь? Где ты?
— Скоро буду на вокзале…
— Через два часа приеду.
Катя забрала вещи, переоделась. Через время в зал ворвался папа, растрёпанный, в домашней куртке. Увидел её, подхватил сумки:
— Там термос. Мать положила. Попей.
В машине Катя пила чай, утирала слёзы. Отец молчал. Она знала — он поймёт без слов.
Катя возвращалась домой. Под ту самую красную крышу, к той самой калитке и жёлтым цветам. Там её любят. Там её ждут.
