Когда мой отец женился во второй раз, всё изменилось. Моя мачеха сразу дала понять, что я — лишняя. Она заставляла меня есть отдельно: за маленьким столиком у стены, пока она с дочерьми сидела за большим обеденным столом. Я чувствовала себя прозрачной, словно меня просто не существует.
Но однажды папа увидел, как я сижу в одиночестве, и неожиданно сел рядом со мной. Тогда мне казалось, что он делает это, чтобы поддержать. Только много лет спустя я узнала — у его поступка было другое объяснение.
Мне было девять, когда мама умерла от рака груди. Болезнь длительная, коварная — сначала даёт надежду, а потом отнимает всё. После похорон мы с отцом остались вдвоём. Тоска, тишина за ужином, неубранная посуда, копящийся стиркой бельё — горе накрыло нас обоих.
А потом в доме появилась Елена. Красивая, уверенная, строгая женщина с запахом дорогих духов. У неё было две дочери — Делия и Найели, обе старше меня. С их переездом я потеряла всё: любимые привычки, привычный уклад, даже своё место за столом.
Первый ужин стал началом новой жизни. За большим столом — только четыре стула. Мачеха жестом указала мне на крошечный столик у кладовки:
— Для тебя вот там, милая.
Папа лишь устало улыбнулся — «смирись».
Так начались мои ужины в одиночестве: достаточно близко, чтобы чувствовать запах тёплой еды, но слишком далеко, чтобы стать частью разговора. Я ела молча, глотая обиду.
На следующий день всё изменилось. Папа взял свою тарелку и молча присоединился ко мне за этим маленьким столиком. Без слов, без объяснений. Просто сел. Так продолжалось днями, неделями. Вместе мы стали «командой за угловым столиком». Елена смеялась, но мы не реагировали.
Но вскоре папа стал отдаляться. Перестал интересоваться моей школой, забывал о праздниках. На жалобы отвечал: «Учись мириться». Когда мне исполнилось четырнадцать, мы почти перестали разговаривать. К восемнадцати я ушла из дома. Он не помог ни с вещами, ни со словами.
Мы отдалились на годы. Казалось, точка.
А потом мне позвонила адвокат — Марисса. Папа был при смерти. Он звал меня.
Я приехала. В маленький дом в Нью-Мексико. Он выглядел сломленным, измождённым. Но в глазах — всё тот же, знакомый свет.
— Помнишь маленький столик? — прошептал он.
Мы говорили о мелочах. Я рассказала о своей гончарной мастерской. Он улыбнулся — тихо, с гордостью.
На следующий день Марисса передала мне конверт. В нём было письмо и документы. Он всё объяснил:
«Ты думала, что я сидел с тобой из заботы. Это правда. Но была и другая причина. Страховка твоей мамы — деньги, которые она оставила тебе. Я спрятал их в трастовом фонде и сделал вид, что мы держимся в стороне — чтобы Елена не смогла их забрать.»
Сумма — 280 000 долларов.
Он позволял мне обижаться, чтобы уберечь то, что принадлежало мне. Он зафиксировал попытку воровства со стороны мачехи в полицейском отчёте — заранее, чтобы защитить меня.
Я была с ним до последнего вздоха. На похороны ни Елена, ни её дочери не пришли. Она пыталась оспорить завещание — безуспешно. Его письма и документы оказались сильнее.
Я унаследовала дом, продала его, вложив деньги в свою студию. Сейчас у меня коллектив, мастер-классы, выставки. В углу стоит тот самый маленький столик.
Но теперь это не наказание, а память. За ним играют дети, лепят фигурки, пьют соки. Иногда я сижу там и вспоминаю: как иногда тишина и сидение рядом — и есть настоящая любовь.
Папа не был идеальным. Но когда пришло время — сделал правильный выбор. И, возможно, часть этой любви живёт теперь в том, что делаю я.
