Трёхкомнатная квартира в старинной сталинке всегда казалась Анастасии настоящим чудом.
Когда пять лет назад свекровь, Анна Михайловна, торжественно вручила им с Григорием папку с дарственной, казалось, началась новая, счастливая глава их семейной жизни.
Но сейчас…
— Вы здесь не хозяева! Вы просто приходите сюда, как гости! Это наш дом! Мы вложили в него всё — ремонт, годы жизни… Тут родился Миша! — голос Анастасии дрожал от злости и обиды.
— Настя, хватит истерик, — холодно проговорила Анна Михайловна. — Никто вас не выгоняет. Вы останетесь здесь… пока я не решу иначе. А Мария заедет через месяц. Вам придётся подвинуться, возможно — уступить ей комнату.
— Комнату? Моей сестре? — Григорий наконец-то ожил, лицо пылало от негодования. — Мама, ты в своём уме? Ты ведь знаешь — мы с Настей влезли в кредит за машину, на дачу откладываем…
— Не «сестре», а Марии, — отрезала свекровь.
Анастасия взглянула на женщину, когда-то казавшуюся ей справедливой и доброй, и теперь видела лишь жестокий расчёт.
— Всё это время… “подарок”… — произнесла она с горечью. — Это был обман? Мы как сторожа: охраняли, обустраивали, жили, а вы теперь можете забрать и отдать кому захотите?
— Я вам обеспечила жильё на долгие годы, — отрезала Анна Михайловна, поднимаясь. — Безвозмездно. И вы должны быть благодарны. А сейчас у моей дочери трудности, и я её поддержу.
— Поддержка за наш счёт? — Григорий сжал кулаки. — Это предательство, мама!
Анна Михайловна лишь пожала плечами, собирая сумочку.
— Вы не понимаете. Мария — моя кровь, а вы… — она осеклась, но смысл остался понятен. — Через месяц она будет здесь. Ключи у меня есть, — она продемонстрировала брелок с новыми ключами.
— Я твой сын! Ты обманула нас! — взорвался Григорий. — Квартира оформлена на нас, мама!
— С оговоркой — при моём пожизненном проживании, — невозмутимо уточнила свекровь. — Могу сама переехать, а Марию отправить в свою однушку, но не хочу возиться. Пусть она с внучкой поживёт здесь.
Когда она ушла, Анастасия стояла в гостиной, любимой, обустроенной ею с любовью. Вдруг обои, светильник и вид из окна стали ей чужими.
— Гриша… — прошептала она. Муж, сидевший с головой в ладонях, поднял на неё глаза, полные стыда.
— Я не знаю, Настя… Она ведь мать… Наверное, всё это давно спланировала…
Прошёл месяц тревоги и бессонных ночей. Юристы подтвердили: с юридической точки зрения — всё законно. Дарственная предусматривала пожизненное право проживания для дарителя. Их положение было уязвимо.
Когда в дверь позвонили, Анастасия открыла — на пороге стояла Мария. Ухоженная, уверенная в себе, с девочкой лет десяти, холодно оглядывающей квартиру.
— Ну вот, мы приехали, — сказала Мария. — Мама сказала, что вы нас ждёте. Где комната?
Не дожидаясь ответа, она вошла внутрь. За ней — Ирина, в точности копия бабушки.
Григорий вышел, бледный.
— Маша…
— Мария, — отрезала она. — Мы уже не дети. Куда можно сложить вещи?
Анастасия молча указала на маленькую комнату, которую они когда-то мечтали сделать кабинетом или детской.
— Здесь. Ванная направо, кухня налево. После десяти — тишина. Гости — только по договорённости. Уборка кухни — обязательна.
— «Правила»? — Мария усмехнулась. — Милая, теперь это мой дом. Так что и правила будут мои.
Жизнь под одной крышей быстро превратилась в пытку. Мария вела себя как хозяйка: меняла местами вещи, занимала ванную, дочь освоила телевизор. Критикуя готовку, она вечно занимала плиту, оставляя гору посуды.
Спустя неделю Мария заговорила о смене комнат:
— Вам и вдвоём будет удобно в маленькой. Нам с Ирой тесно.
Григорий не сдержался:
— Тут ясно написано — мать имеет право проживания. А ты — временный жилец! До её смерти ты не владелец!
— Технически — да, — холодно улыбнулась Мария. — Но мама хочет, чтобы мы здесь жили. Со временем всё станет моим. Привыкайте.
Нервы Анастасии были на пределе. Ссоры с Григорием участились. Она упрекала его в слабости, в том, что он не смог встать на защиту семьи. Он же чувствовал себя раздавленным — и женой, и матерью.
Миша, студент, приезжал всё реже. Один визит за полгода — и то с натянутой улыбкой.
Полгода спустя квартира была поделена невидимой чертой. Никто не ел вместе, даже не общались.
В один из вечеров Ирина потребовала от Анастасии освободить стиральную машину:
— Мама сказала, мне срочно нужно постирать!
Анастасия закрылась в комнате, не сдерживая слёз.
— Гриша… — прошептала она. — Я больше не могу. Я уезжаю…
Муж сидел, не реагируя. Только тихо спросил:
— Куда ты поедешь?
— Сначала к маме. Потом — куда глаза глядят. Я найду работу, вторую, третью. Но не здесь. Не в этом аду. Ты со мной?
Он молчал. За стеной хохотали Мария и Ирина. Он только сжал плечи.
— Я не могу уйти. Квартира — всё, что у нас есть. Для Миши… может, всё изменится…
Анастасия не плакала. Она молча собрала вещи.
— Прощай, Гриша. Надеюсь, ты будешь счастлив… с новой семьёй.
Она ушла.
Сначала жила у матери, потом сняла комнатку. Работала без передышки, лишь бы оплачивать аренду.
Григорий остался в квартире. Со временем окончательно сдался, переехал, подписал отказ. Квартира официально отошла Марии.
В сорок лет Анастасии и Григорию пришлось начинать с нуля. Влезли в ипотеку, сделали ремонт, поставили жизнь на рельсы. С Анной Михайловной больше не общались.
Прошли годы. Однажды свекровь снова появилась с пирогами, как в былые времена.
— Машенька, — сказала она между делом, — возвращается. В Питере у неё не сложилось. С мужем — всё…
— Жалко, — вежливо сказала Анастасия, — но у вас же квартира есть, примите её.
Анна Михайловна замялась:
— Тесно там. Да и тяжело начинать с нуля без крыши над головой. Я решила — отдам ей эту квартиру.
Повисла пауза.
— Какую? — спросила Анастасия, хотя уже знала ответ.
— Эту, — кивнула свекровь. — Вашу. То есть мою. Я ведь её только с правом пожизненного проживания передала.
Григорий опешил:
— Мама, но у нас же дарственная!
— С особым условием, — отрезала она. — С моим проживанием. И я имею право распоряжаться квартирой. Маша с внучкой будут здесь жить.
Анастасия вскочила, с трудом сдерживая эмоции:
— С правом проживания?! Это же был наш дом…
