Игорь сидел в кресле, неподвижный, уставившись в мутное окно, за которым медленно текли потоки дождя по асфальту, перемешанные с тенью серого неба. Рядом, у батареи, укутавшись в старенький клетчатый плед, устроился его дед — Алексей Сергеевич. Он сидел, сгорбившись, в руках у него была книга, которую он разглядывал сквозь очки, сползающие на самый кончик носа. Каждую страницу он перелистывал аккуратно, почти благоговейно, проводя пальцем по строчкам, будто боялся что-то упустить. Игорю это всё казалось невыносимым. Он не выносил даже его дыхания, не говоря уже о вечном покашливании и неуместной доброжелательности, как будто тот до сих пор надеялся, что нужен кому-то. Что любим.
Игорь отвёл взгляд, стиснув зубы. Внутри бушевал глухой гнев: «Сколько ещё он будет здесь? Когда это наконец закончится?» Всё в деде раздражало: его неторопливость, добрый взгляд, запах лекарств в квартире и этот вечный уют, который казался Игорю душным и липким. Он устал притворяться заботливым внуком, устал приходить по вечерам, слушать одно и то же, терпеть этот мир старости, который воняет нафталином.
Он вырос без отца. Мать умерла, когда он был ребёнком. Единственным, кто протянул руку — стал дед. Он забрал его из интерната, устроил дома, кормил, одевал, оплатил учёбу, даже пытался понять. Но Игорь не видел в этом ни любви, ни тепла — только обязанность. «Должен был — вот и помог. Ну и что?» — думал он. Алексей Сергеевич жил неплохо: квартира в центре, дачный участок, приличные сбережения. Всё это Игорь знал с юности. Он был уверен: рано или поздно это станет его. Оставалось только ждать.
Время шло, а внук становился всё более угрюмым, нетерпеливым, обиженным на весь мир. Неудачи на работе? Виноват начальник. Денег нет? Это страна ни к чёрту. Партнёр ушёл? Подлец. Хотел заняться бизнесом — не вышло. Хотел построить отношения — не сложилось. Всё вокруг мешало. Один он — белый и пушистый.
А дед… он видел всё. Сначала надеялся, потом пытался поверить, потом просто молчал. Он ждал перемен, когда Игорь стал подростком. Верил в него после выпуска из школы. Ждал, когда тот устроится в жизни. Но с каждым годом ощущал всё отчётливее: виноват сам. Он воспитал не мужчину, а избалованного ребёнка, которому не передал главного — умения отвечать за себя.
«Я сам пустил всё под откос», — думал Алексей Сергеевич, глядя в книгу, слова которой больше не читались. Память подводила, дни путались. Иногда он забывал, где положил очки или зачем вышел на кухню. И бывало, по ночам — не от боли, а от бессилия — он тихо плакал.
Однажды вечером, когда Игорь мрачно листал ленту в телефоне, дед подошёл к нему. Голос у него дрожал, но слова были чёткими:
— Я подумал… Я не оставлю тебе всё это. Ни квартиру, ни дачу, ни сбережения.
Игорь резко повернулся:
— Что ты несёшь?
— Прости, но я не могу. Ты всё это растратишь, уничтожишь. Я не для этого жил, чтобы всё пропало из-за твоей лени и обид.
— Ты вообще в своём уме?! Я всю жизнь жду! Я же с тобой здесь! Всё терплю ради тебя!
— Нет, — спокойно ответил старик. — Ты здесь ради себя. Я тебя ни о чём не просил.
Игорь вскочил, с грохотом оттолкнул стул. В груди клокотала ярость. Всё, что он считал своим по праву — ускользало. Это нельзя было допустить.
На следующее утро, раздражённо листая список контактов, он вспомнил про Петю — тихого одноклассника, отличника, которого в школе не особо уважали. Петя теперь был фармацевтом, жил скромно, но был толковым. Игорь назначил ему встречу в кафе у метро. Петя пришёл — такой же, как в школе: очки, аккуратная куртка, немного неловкий.
— Слушай, Петь, — начал Игорь, — нужна помощь. У деда нервы, возраст, ну сам понимаешь. Не спит, переживает. К врачу не хочет. Нужны капли. Ну, чтобы поспокойнее стал. Без рецепта. Что-нибудь лёгкое.
Петя прищурился:
— Успокоительное?
— Типа того. Чтобы немного «приглушить». Ничего серьёзного.
Петя явно понимал, что его водят за нос. Игорь нервничал, говорил сбивчиво. Но у Пети тоже были долги. Он вздохнул:
— Такие вещи просто так не отдают. Это может быть опасно.
— Да ну тебя! Я же не яд прошу. Просто немного — всё под контролем.
Петя сдался. Через пару дней передал ему пузырёк. Игорь не стал тянуть. Уже вечером добавил несколько капель в чай. Дед сидел за столом, что-то бормотал про погоду, комментировал новости, а потом вдруг на секунду замолчал, потер лоб, сбился в рассказе. Но продолжил. Просто медленнее.
С этого момента каждый день начинался с пары капель в утренний чай и завершался дозой в вечернее молоко…
Виктор Степанович всё чаще погружался в забытьё. Он терял вещи, не помнил, о чём говорил минуту назад, и всё реже понимал, какой сегодня день. По ночам ходил по комнате, тихо шепча несвязные фразы, словно искал выход из собственной, больше не покоряющейся ему памяти.
Игорь замечал, как влияние переходит к нему. Теперь никто не поучал, не влезал в дела, не ставил нравоучительных вопросов. Лишь блеклый взгляд старика, утратившего силы, затухающего с каждым днём.
— Так и должно быть, — произнёс он себе под нос, глядя, как дед тщетно шарит по столу в поисках очков. — Всё идёт, как надо.
Он спешил. Пока всё не изменилось, нужно было уладить бумаги. Если старик подпишет — он в дамках. Но Виктор Степанович уже почти ничего не осознавал. Нужен был обходной путь.
И Игорь его нашёл. По связям вышел на полузакрытое учреждение — пансионат для пожилых, куда принимали без вопросов. Деньги — вперёд, а потом хоть трава не расти. Старик исчезнет с горизонта. Там никто не интересуется, почему человек больше не звонит.
— Главное, чтобы был покой, — тихо сказала женщина, оформляя документы. — Здесь они не живут. Здесь они ждут конца.
— Покой — это именно то, что мне нужно, — кивнул Игорь, довольный.
Деда он привёз глубокой ночью. Тот был вялый, почти ничего не понимал, дрожал, прижимая к груди старую куртку. В машине Игорь молчал, лишь иногда косился на него.
— Всё, дед, приехали, — сказал он, глуша двигатель.
Без объяснений, без прощаний — провёл через тёмный коридор. Администратор уже ждал у входа. Внутри пахло медикаментами, коридоры дышали тишиной и эхом стонов. Дед не сопротивлялся, будто его уже не было.
— Отдыхай, — прошептал Игорь, ощущая внутреннее облегчение. — Всё под контролем.
Он вышел из здания с ощущением, будто сбросил груз. Вдохнул ночной воздух, раскрыл блокнот. Завтра — нотариус, подписание. Победа близка.
Через два дня он вернулся — за доверенностью и последним штрихом. Поднялся в приёмную и… остолбенел.
— Где он? — резко спросил он у медсестры.
— Простите, кто?
— Мой дед! Где Виктор Степанович?!
Медсестра отвела глаза. Позвали администратора. Тот вышел бледный, растерянный.
— У нас… вышло недоразумение. Он исчез.
— Как это — исчез?! — взревел Игорь. — Он же был почти овощ! Как вы вообще его потеряли?!
— Мы не знаем… Всё проверили. Камер нет, охрана ничего не видела…
Игорь бушевал, угрожал судом, кричал. Администратор молчал. Где-то в голове он уже искал связи, чтобы замять историю.
А тем временем всё началось с санитарки по имени Надежда. Она утром нашла деда босым во дворе. Тот бормотал про Лиду, про войну, про дом. Она помогла ему, умыла, уложила. Слушала его дрожащий шёпот.
— Игорь… зачем ты меня бросил…
В ту ночь Надежда не сомкнула глаз. Перед глазами всё стоял старик с разбитыми щеками и пустыми глазами.
На рассвете она набрала номер.
— Серёж, я знаю, что рано, но… я не могу больше молчать.
— Что случилось?
— Старик в пансионате. Его туда сдали, как мусор. А он — светлый. Живой. Я его не могу оставить.
— Ты понимаешь, о чём просишь?
— Понимаю. Но он — человек. Он не должен умирать вот так.
— Ладно, — вздохнул мужчина. — Я подъеду. Как родственник. Поможешь собрать вещи?
— Конечно. Я знаю, где что лежит.
К обеду всё было готово. Надя устроила подмену, Сергей пришёл с фальшивым переводом в «другую клинику». Старик пошёл с ними спокойно. В машине он молчал, только однажды прошептал:
— Лида… где моя Лида?..
— Лида? — переспросила Надя, глядя в зеркало.
— Моя Лида…
Дома его уложили на диван. Он уснул — тихо, глубоко. Утром он не просыпался. Надя в тревоге потрогала его лоб — холодный. Сергей склонился — сердце билось.
— Жив. Просто спит. Впервые за долгое время — спокойно.
Через час из комнаты раздался слабый голос:
— Лидочка… чайник закипел…
Он сидел, глядя в окно. Надя села рядом.
— Вы дома. У нас. Всё хорошо.
— Где я?..
— Вы — Виктор. Помните?
Он кивнул. Взгляд был тревожный.
— Игорь… хотел… избавиться от меня…
— Он не смог. А вы — живы. Вы всё помните.
Он перевёл взгляд на комод, где стояло фото женщины в платке.
— Откуда эта фотография?
— Это моя бабушка. Лидия Артёмьевна.
— Лидия… — прошептал он. — Это… моя Лида…
Он рассказывал медленно, с болью, вспоминая, как потерял её во время войны. Как не сумел вернуть. Как остался один.
— А Сергей — её внук?
— Да. Она вырастила его.
— Тогда я знаю, кому оставить своё наследство, — тихо сказал он, гладя снимок.
Когда Игорь узнал, что дед жив — взбесился. Он ворвался в квартиру, требуя встречи.
— Где он?! Что вы с ним сделали?!
Надя встала перед ним:
— Вам сюда нельзя.
— А ты кто, чтоб мне запрещать?!
В коридор вышел Сергей:
— Спокойно. Здесь тебе не рады.
— Мошенники! Вы его запутали!
— Он просто всё понял, — спокойно сказал Сергей.
Из комнаты вышел Виктор Степанович.
— Я всё помню, Игорь.
— Они тебя обманули, дед…
— Нет. Это ты. Ты предал меня.
— Эти люди лучше меня?
— Они — семья. А ты — предатель.
Игорь отвернулся и ушёл. Больше он не звонил. Работал на складе. Без амбиций. Без жалоб.
А Виктор Степанович оформил завещание на Сергея. Сын Лидии передал добро в надёжные руки.
Он часто сидел у окна с фото в руках.
— Лида… я не сумел вырастить его. Но ты оставила мне Сергея. Через тебя он ко мне вернулся…
Он знал — уходит. Но не один. А с покоем в сердце.
И в последнем сне прошептал:
— Игорь… я тебя прощаю.
Он ушёл, оставив не деньги, а память. И добро, которое всё-таки не исчезло.
