— Я нашла её однажды в поле. Пятилетняя девочка, совершенно одна. Взяла её к себе, растила, оберегала, полюбила, как свою. Но кто бы мог подумать, чем всё обернётся…
— Подожди! — крикнула я во весь голос, увидев маленькую фигурку, неспешно идущую среди золотых колосьев.
Был душный августовский день. Я возвращалась от реки, неся ведро с постиранным бельём, когда заметила её — ребёнка лет пяти в потёртом платьице. Девочка двигалась странно, будто не вполне осознанно, словно во сне.
— Девочка, стой! — оставив ведро на межевой полосе, я поспешила ей навстречу.
Когда она обернулась, я увидела её глаза — огромные, карие, будто смотрящие сквозь меня. Щека была испачкана и расцарапана, кровь давно засохла.
— Как тебя зовут? — присела я рядом, стараясь говорить ласково.
Она молчала. Лишь пшеничные стебли шуршали от ветра.
— А где твоя мама? — спросила я потихоньку.
Она кивнула куда-то вдаль.
— Там никого нет, родная. Пойдём, согреемся, покушаешь.
Я взяла её за руку. Она была ледяной, хотя жара стояла невыносимая. Мы направились к дому. Шла она тихо, оглядываясь время от времени на поле, будто что-то там оставила.
Иван как раз копался в огороде. Когда заметил нас, поднялся:
— Маша, кто это с тобой?
— Девочку в поле нашла. Совсем одна, не разговаривает.
Он подошёл, присел напротив:
— Привет. Я дядя Ваня. Будешь морковку?
Из кармана достал очищенную морковку. Девочка взяла её, аккуратно откусила.
— Надо бы сообщить милиции, — пробормотал он.
— Давай сперва накормим и умоем. Посмотри на неё — вся в пыли и царапинах.
Я привела ребёнка на кухню, усадила за стол, налила ей кружку молока, положила ломоть хлеба. Она ела медленно, вдумчиво, почти неслышно. Иногда замирала и будто вслушивалась во что-то далёкое.
— Имя своё помнишь?
Молча покачала головой.
— А откуда пришла?
Снова просто показала рукой в пустоту.
— Может, из табора? — предположил Иван. — Недавно цыгане мимо проходили.
— Нет, она не похожа. Скорее, просто потерялась.
Я отвела её в баню, отмыла, промыла ранки, смазала йодом. Под слоем пыли и грязи оказалась светлая кожа, тонкие светлые волосы. Я дала ей свою старую рубаху — великовата, конечно, зато чистая.
Вечером приехал участковый Степаныч. Осмотрел девочку, записал описание.
— По району никто не пропадал. Завтра спрошу в соседних деревнях. А пока?
— Пусть поживёт с нами, — сказала я уверенно.
Иван только кивнул.
— Загляну на днях.
Ночью она проснулась вся в слезах, прибежала ко мне, обняла, дрожит.
— Тсс, я здесь, не бойся. Всё хорошо.
Я гладила её по голове, пока не затихла. Потом легла рядом на раскладушке в комнате.
— Мама? — прошептала она внезапно.
Сердце моё сжалось.
— Что, моя милая?
Но девочка уже спала.
Прошла неделя. Степаныч каждый день приносил новости — но безрезультатно. Девочка так и не заговорила, только по ночам во сне бормотала нечто непонятное, словно на другом языке.
— А может, она не русская? — выдвинул версию Иван за ужином.
— Какие тут иностранцы…
Девочка сидела рядом и ела картошку. Щёки налились румянцем, взгляд стал более живым.
— Может, дадим ей имя? — предложил он. — Так будет проще.
— А вдруг она вспомнит своё?
— Ну, тогда пока временное.
Я посмотрела на неё. Она встретила мой взгляд — в этих глазах было столько тепла, оттенков солнца и чего-то неуловимого…
— Катя, — неожиданно произнесла я. — В детстве моя бабушка выглядела точно так же. Эти глаза — один в один.
Девочка впервые за всё время слегка улыбнулась.
Осень в тот год пришла рано. Мы стали называть её Катей, и она постепенно начинала привыкать к нашей жизни. Старалась быть полезной — подкармливала кур, собирала яйца. Вскоре начала произносить слова, потом короткие фразы. Но всё, что касалось её прошлого, оставалось за завесой молчания.
— Мам, воды, — как-то раз сказала она, только проснувшись.
Я застыла с чайником в руках. Иван быстро отвернулся, пряча волнение.
— Что ты сказала?
— Дай воды… мама.
Я крепко прижала её к себе и долго не могла отпустить.
В октябре пришло официальное письмо: по ориентировкам девочку никто не искал. Нам предложили оформить передачу в детский дом.
— Ни за что, — твёрдо ответил Иван. — Будем добиваться опеки.
— А если найдутся её родные?
— Тогда будем решать, но в приют она не поедет.
Так начался долгий путь по кабинетам и службам. Документы, визиты, проверки. Дом осматривали, интересовались доходами. Катя при чужих людях пряталась за мой подол, молчала и не смотрела в глаза.
— Ребёнок какой-то замкнутый, — прокомментировала сотрудница из органа опеки. — Может, ей лучше будет под наблюдением специалистов?
— Она не замкнутая, — возразила я. — Она просто боится. Ей нужен дом, а не анализ.
К новогодним праздникам бумаги были готовы. Катя стала нашей официально.
— Теперь ты с нами навсегда, — сказал Иван, поднимая её на руки.
— Папа… — прошептала она, обнимая его за шею.
Зимой произошёл странный случай. Я проснулась ночью и увидела, что Катя стоит у окна и смотрит в темноту, на заснеженное поле.
— Котёнок, ты чего там?
— Они ушли, — прошептала она. — Совсем ушли.
— Кто, малышка?
Она повернулась ко мне, и в её взгляде в лунном свете было что-то взрослое.
— Не знаю… не помню. Но больше не придут.
Я отвела её в кровать, обняла и укутала. С той ночи она больше к окну не вставала.
Весной девочка расцвела. Бегала, смеялась, пела. Училась читать, словно давно знала буквы. Рисовала на бумаге странные круги и знаки.
— Это что у тебя?
— Само выходит.
В мае ко мне приехала сестра. Увидев Катю, остановилась как вкопанная:
— Маш, да она же вылитая ты в детстве! Родная дочка.
Я посмотрела на Катю. Точно, похожа. Скулы, глаза, только волосы светлее.
— Это знак, — сказала сестра. — Бог сам вас свёл.
Летом, ровно через год после нашей встречи, Катя однажды проснулась и тихо сказала:
— Мама, я вспомнила.
Я вздрогнула.
— Что ты вспомнила?
— Что я всегда была вашей. Просто долго шла, чтобы найти.
Я прижала её к себе, слёзы застилали глаза. В комнату вошёл Иван.
— Что случилось?
— Папа, — сквозь слёзы улыбнулась Катя, — я вспомнила: я ваша дочка. Всегда была.
Годы шли. Катя росла умной и отзывчивой. Блестяще училась, помогала нам, дружила со всеми в деревне. В четырнадцать лет выиграла районную олимпиаду по математике.
— Нужно ехать в город, учиться, — сказал Иван. — Там её будущее.
— А как же вы? — с тревогой спросила она.
— Мы здесь. Дом твой здесь. Приезжай — ты всегда родная.
Тот вечер мы втроём провели на крыльце. Катя сидела между нами, уронив голову мне на плечо.
— Мам, расскажи снова, как ты меня нашла.
Я рассказывала уже не раз, но каждый раз она слушала, затаив дыхание.
— Я встретила тебя в поле, маленькую, испуганную. И ты стала моей. Сейчас ты зовёшь меня мамой. Это самое ценное.
— Знаете, — сказала Катя задумчиво, — мне часто снится сон. Я стою в белом свете, и женщина говорит: «Иди, они ждут тебя», и указывает на поле.
— Может, это ангел? — сказал Иван.
— Может быть…
Когда ей исполнилось восемнадцать, Катя поступила в мединститут. Мы всей семьёй поехали провожать её. Плакали все.
Она приезжала на каникулы, дом снова наполнялся жизнью.
— Мам, я встретила парня, — призналась однажды. — Серёжа. Он тоже будущий врач.
— Зови в гости.
Серёжа оказался надёжным и спокойным. Иван сразу его принял.
— Вот с таким — не страшно отпускать.
Свадьба была в деревне. Катя в белом — сказка. Плакала весь день от счастья.
— Спасибо вам, — шептала она, обнимая.
Через два года родился Ванечка. Потом — Машенька. Катя и Серёжа работали в районной больнице, но каждые выходные приезжали к нам. Дом наполнялся детским смехом.
Однажды, когда Ванечке исполнилось пять — столько было Кате, когда мы её нашли — мы всей семьёй вышли прогуляться и дошли до того самого поля. Ваня вдруг остановился и сказал:
— Мама, там стоит тётя.
Мы посмотрели — поле и ветер. Никого.
— Там никого нет.
— Есть. Она в белом и говорит: «Спасибо».
Катя побледнела, села на корточки рядом:
— И что она делает?
— Просто улыбается.
После этого в Кате будто что-то изменилось. Внутренне успокоилась, будто поставила точку в какой-то истории.
В тот вечер мы сидели на веранде. Дети уже спали. Иван с Сергеем играли в шахматы.
— Мам, — тихо сказала Катя, — кажется, я что-то начинаю понимать.
— Что именно?
— Это чувство. Будто меня направили к вам. Чтобы вы обрели дочку, а я — родителей.
— Это странно звучит, — прошептала я.
— Но я — ваша. По сердцу, не по крови.
Я обняла её, как в тот первый раз, много лет назад.
— Ты наша. И всегда была.
— А знаешь, мам… Когда у меня родился Ванечка, я поняла: всё стало на свои места. Всё, что вы дали мне, я теперь передаю дальше. И это будет продолжаться.
Мы молчали, глядя, как солнце медленно опускается за край знакомого поля. Там, где когда-то началась наша история.
История о девочке из ниоткуда, ставшей родной. История о том, что настоящая семья рождается из любви, а не из крови.
— Пора в дом, — напомнил Иван. — Вечереет.
Мы встали. Катя обняла нас обоих.
— Я люблю вас. Спасибо, что не оттолкнули. Спасибо, что приняли меня.
— И мы тебя любим, — сказала я. — Ведь родство — это не документы. Это сердце. А ты — наше чудо.
И это была истина.
