— Забудь о спокойной жизни под этой крышей, — его голос был ледяным и колючим. — Смерть твоей матери поставила точку под твоими привилегиями.
Я стояла в прихожей особняка, где раньше царила домашняя теплота, вцепившись в ручку потрёпанного чемодана. За три года вдалеке это место стало мне чужим.
Геннадий Павлович, крупный, с тяжёлым, властным взглядом, словно с вышины смотрел на меня, не скрывая презрения. Он был человеком, который привык подчинять и контролировать.
— Мне нужно немного времени, чтобы всё осмыслить… — проговорила я с трудом, голос едва не дрожал.
— Время? — усмехнулся он. — Здесь решаю я. Хочешь остаться — будешь полезна. Всё, что принадлежало твоей матери, теперь моё. От сада до чердака.
Через плечо я увидела гостиную, украшенную мамиными рукоделиями. На комоде стояла фотография, где она улыбается среди цветов в своей теплице — её гордость и вся жизнь.
— Можешь обустраиваться наверху, — продолжил он, кидая свой дорогой пиджак на антикварное кресло. — Завтра получишь список дел. Готовить, убирать, стирать — всё как положено служанке.
Он не просто навязывал свою волю — он смаковал это.
— Служанке? — переспросила я, чувствуя, как щеки наливаются жаром.
— А как же, — он уже открывал бутылку «Шато Марго», ту самую, что мама берегла для особых случаев. — Комната твоя нетронута. Можешь устраиваться.
Я поднялась по лестнице, которую помнила на ощупь — здесь мы с мамой смеялись, торопливо пробегая друг мимо друга. В комнате всё осталось, как и прежде: покрывало на кровати, книжные полки, стол у окна с видом на сад.
Села на кровать и уставилась на свои руки — мозолистые, с обломанными ногтями. Женщина, потерявшая всё: престижную должность в издательстве, квартиру, отношения с Максимом, который однажды просто назвал меня «ошибкой».
Перед глазами всплыли мамины слова, будто сказанные вчера: «Всё твоё, Настя. Я оформила всё на тебя». Это было всего за месяц до её ухода. Она боролась с болезнью до последнего, оставаясь капитаном своего корабля. Мы сидели под яблоней, пили смородиновый морс, и она говорила об этом как о чём-то обычном. Тогда я не придала значения. Она казалась вечной.
Через четыре недели её сердце сдалось. Я не успела. Вернулась лишь к её безмятежному лицу.
Полгода спустя я вернулась сюда — в дом, ставший чужим. Без средств, без целей, с пустотой внутри и с нарастающим ощущением, что всё пошло не так, как должно было.
Как только мама умерла, всё перешло к отчиму — и дом, и бизнес, и земля. Хотя всю жизнь она держала его на расстоянии, несмотря на общую фамилию.
За окном послышался гул мотора. Я отдёрнула штору. На подъездной дорожке остановился чёрный внедорожник. Из него вышли двое мужчин: один — в роскошном костюме, оживлённо говорил с Геннадием Павловичем, другой молча нёс папку.
Они прошли в дом. Из кабинета донёсся приглушённый разговор. Я, стараясь не шуметь, спустилась вниз. Лестница скрипнула, но разговор продолжился.
— Участок под теплицами теперь в моём полном распоряжении, — самодовольно сказал отчим. — Уже завтра начну переговоры с застройщиками.
— Документы на наследство в порядке? — осведомился гость.
— Всё идеально, — отчим рассмеялся. — Анастасия ничего не знает. Она и не вспомнит, что подписывала.
Кровь застучала в висках. Подписывала? Какие бумаги? Я не подписывала ничего…
В тот вечер всё казалось размытым, лица сливались в одно пятно, но где-то глубоко внутри щёлкнуло — как будто пазл наконец сложился. Сознание прояснилось. Я вернулась наверх, тихо прикрыла за собой дверь и глубоко вдохнула. У меня возник план — чёткий, выверенный, холодный. Мне нужно было лишь терпение.
Я не собиралась покорно подчиняться и мыть полы в доме, выстроенном руками моей матери. Я стану хищником, который терпеливо выслеживает свою добычу. Если мама действительно оставила завещание, я найду его.
Всё вокруг будто стало острее, ярче — как воздух перед сильной грозой, наполненный напряжённым электричеством. Игра началась. А ставка в ней — моя судьба.
Утро началось с грубого стука в дверь.
— Вставай! — грубо крикнул отчим. — Завтрак через пятнадцать минут. И не забудь про теплицы.
Я накинула домашнюю одежду, собрала волосы в тугой пучок. В зеркале на меня уже смотрела не испуганная девочка, а женщина, которая точно знает, чего хочет.
На кухне Геннадий Павлович, устроившись за столом, лениво листал сводки биржевых котировок и пил кофе из чашки с незабудками — маминой любимой. Сердце болезненно сжалось.
— Вот список, — он протянул мне листок, исписанный торопливым почерком. — Не забывай, где твоё место.
Я взяла бумагу, стараясь не выдать дрожь в пальцах. В ней было всё: стирка, уборка, готовка, уход за растениями. Полный спектр домашних обязанностей.
— Хорошо, — ответила я нейтрально, будто это всего лишь формальность.
Он приподнял бровь, явно рассчитывая на сопротивление.
— Прекрасно. У меня сегодня деловая встреча в городе. Вернусь к трём. Хочу видеть блеск во всём доме.
Когда он ушёл, я отбросила бумагу в сторону и принялась обыскивать комнаты. Комната за комнатой, я искала улики. Я помнила каждую мамины привычку, её манеру прятать важные вещи.
Её спальня изменилась до неузнаваемости — исчезли светлые шторы, на полках теперь стояли нелепые фигурки. Я перевернула каждый ящик, проверила под матрасом — безрезультатно.
Кабинет отчима был закрыт. Преждевременно. Мне нужны были доказательства.
Когда к обеду я закончила с домашними делами, мысли вновь вернулись к завещанию. Где оно могло быть?
Вернувшись, отчим швырнул пальто и отправился на кухню. Он принюхался с раздражением.
— Что за вонь?
— Форель с прованскими травами, — спокойно ответила я, не отвлекаясь от приготовления соуса.
— Форель? — лицо его сморщилось. — Ненавижу рыбу. Выкинь и приготовь что-нибудь нормальное.
Я молча выключила плиту. Спорить было нельзя. Время ещё не пришло.
— И мои рубашки постирай, — бросил он, роясь в холодильнике. — Они в ванной.
В ванной я, перетаскивая одежду, нащупала в кармане визитку: «Виктор Семёнович Климов, нотариус». Имя показалось до боли знакомым. Мама упоминала его, когда говорила о завещании. Я припрятала визитку и запустила стирку. У меня появлялся реальный план.
Вечером, когда отчим развалился у телевизора с виски, я якобы пошла в сад — заняться клумбами. На самом деле мне был нужен старый сарай, который мама называла «архивом».
В сарае было полно хлама. В углу — потемневший сундук. Среди старых перчаток и журналов я нашла ключ. Обычный, но важный. Он мог подойти к старинному буфету в гостиной.
Вернувшись, я прошла мимо отчима с ведром и тряпкой.
— Гостиная, — кинула я как бы между прочим.
— Только потише, — буркнул он.
В полумраке я подошла к буфету. Ключ вошёл без усилий. За дверцей — фотоальбомы, шкатулки, бумаги. Я лихорадочно перебирала содержимое, пока не наткнулась на плотный конверт.
Внутри — копия завещания. С дрожью я прочитала:
«…всё имущество, включая дом, участок, тепличный бизнес и банковские счета, передаётся моей дочери, Анастасии Игоревне Светловой…»
Подпись мамина, но завещание не заверено. Также в конверте — старая кассета: «Разговор с Ириной о наследстве».
— Что ты тут забыла? — голос отчима прозвучал как выстрел.
Я обернулась, спрятав конверт за спину.
— Полки протираю, — попыталась ответить спокойно.
— В темноте? — он включил свет. — Кто разрешил рыться в буфете?
— Я думала, там хранятся тряпки.
Он не поверил ни слову.
— Закрой и забудь. Это — не твоё.
— Конечно, — кивнула я. Ключ остался в замке. Конверт спрятан под свитером. Всё шло по плану.
Ночью я спрятала находку под половицей в своей комнате. План обретал форму, но впереди было главное — получить признание.
Утром я спустилась на кухню с диктофоном в кармане.
— Чем займёшься сегодня? — спросила, наливая ему кофе.
— А с каких пор ты интересуешься моими делами?
— Просто любопытно, — ответила я, включая диктофон. — Ты теперь ведёшь мамин бизнес. Сложно, наверное?
— Подписывай там, где надо — и всё, — усмехнулся он.
— А мама… она правда всё оставила тебе?
— Да, — лицо его напряглось. — Завещание было только на меня.
— А если окажется, что не только?
— Глупости. Ты ничего не докажешь.
— А если я найду завещание?
Он застыл.
— Ты рылась в буфете?
— Ты знаешь, что оно существует.
— Она не оформила ничего как надо! А я просто навёл порядок, пока ты с бабушкой устраивали похороны!
— То есть ты подделал документы?
— Назовём это… гибким подходом.
— Думаешь, поверят тебе, а не мне?
— У меня связи. А у тебя?
— У меня — правда. И доказательства.
Он метнулся ко мне, но я подняла диктофон.
— Завещание, кассета, запись — всё у меня. И ты сам только что всё подтвердил.
— Я тебя уничтожу! — выкрикнул он.
— Не выйдет. Ты проиграл.
Я выскочила на улицу и направилась к нотариусу.
Виктор Семёнович был потрясён. Он принял завещание, прослушал запись и сказал:
— Я помогу. Я знал, что она хотела всё оставить тебе. Мне подбросили поддельный документ.
Дальше я поехала к Ирине Степановне. Та, расплакавшись, обняла меня. Мы прослушали кассету. Мамин голос звучал уверенно и спокойно.
— Я знала, что здесь что-то не так, — сказала она. — Теперь у нас есть всё.
Началась юридическая война. Я наняла адвоката, подали иск, собрали документы, записи, показания.
Геннадий Павлович пытался всё провернуть по-своему — подкупить, надавить, напугать. Но правда победила.
На финальном заседании суд признал: документы отчима — фальшивка. Всё имущество переходит ко мне.
— И дополнительно, — заключил судья, — передаём дело о мошенничестве в Следственный комитет.
Отчим рухнул на скамью.
Теперь я стою в маминой гостиной. Всё вернулось. Мамины занавески, фотографии. В буфете — не секреты, а воспоминания.
Геннадий Павлович осуждён. Бизнес снова работает. Сотрудницы вернулись. Виктор и Ирина рядом.
А я вчера принесла маме цветы.
— Мама, — прошептала я, — я смогла. Благодаря тебе.
Я больше не служанка.
Я хозяйка.
Я — Анастасия. И теперь всё по праву моё.
