— Анна, поздравляю. У вас двойня — два мальчика.
— Двойня?.. — переспросила я, с трудом осмысливая услышанное сквозь усталость и затуманенное сознание.
15 мая
Не знаю, зачем взялась вести дневник. Может, чтобы не сойти с ума. В этих белоснежных больничных стенах всё кажется нереальным, особенно ночью, когда вокруг тишина, нарушаемая лишь писком мониторов и едва слышным дыханием моих сыновей.
Моих сыновей… Всё ещё странно произносить это вслух.
Сергей снова не пришёл. Уже третий день прошёл после родов, а он то в командировке, то на «совещании».
Медсестра Валентина Петровна — пожилая, уставшая, но добрая — каждый день интересуется, где муж. А я каждый раз придумываю новую причину.
«Он очень занят. Завтра обязательно зайдёт».
Иногда сама начинаю верить этим словам. Пока не вспоминаю его лицо, когда сказал ему, что у нас будет не один, а двое.
18 мая
Сегодня он всё-таки появился. Стоял в дверях палаты, неуверенно переминаясь, как будто чужой человек. Воздух был наполнен запахом детской присыпки и грудного молока.
— Хочешь подержать их? — спросила я тихо.
Он будто вздрогнул. Как будто предложила не детей, а что-то пугающее.
— В другой раз. Я просто зашёл… узнать, как вы.
Валентина Петровна протянула нам бумаги.
— Уже выбрали имена?
Сергей посмотрел на часы:
— Мне пора. Совещание. Назови, как хочешь.
Я выбрала сама. Миша и Дима. Он не прикоснулся к ним. Просто вышел и хлопнул дверью. Миша испугался, заплакал. За ним и Дима.
21 мая
Завтра выписка. Я не могу понять, чего боюсь больше: ехать домой с двумя младенцами или разговора с Сергеем, которого избежать не получится.
Он не берёт трубку. Его мать написала сухое сообщение: «Поздравляю. Буду на следующей неделе».
Моя мама звонит каждый день из деревни. Я вру, что всё хорошо, что муж рядом, что его семья помогает.
Я хочу домой. Не в нашу квартиру. В деревню, где по утрам пахнет тёплым хлебом, где отец работает на ферме, а мама поёт, готовя обед. Где всё — настоящее.
22 мая
Сергей всё же встретил нас у подъезда. Никакой улыбки, ни слова. Молча взял сумки, пока я несла переноски. Мы поднялись в гнетущей тишине.
Дома, закрыв дверь, он наконец заговорил:
— Это невозможно, Аня.
Я держала на руках спящего Мишу, рядом в переноске сопел Дима.
— Что невозможно?
— Всё это. Наша крошечная квартира, двое детей… Я не был к такому готов. Одного ещё как-то, но двое… это выше моих сил.
Я уложила Мишу рядом с братом и встала.
— Это наши дети, Серёж.
— Отдай их в детдом! — вдруг закричал он, не глядя на меня. — Я не хочу жить так!
Удар был резкий и подлый. Я едва дышала.
— Ты с ума сошёл?
— Я не собирался отказываться от своей жизни. Я не хочу ночами не спать, слушать крики, экономить каждую копейку!
Руки дрожали. Я с трудом выговорила:
— Они останутся со мной.
Он молча подошёл к шкафу, стал запихивать вещи в сумку.
— Тогда я ухожу. Навсегда.
Я смотрела, как рушится моя жизнь. Но вместе с болью возникло что-то новое — холодная ясность. Будто я впервые увидела его настоящего.
— Уходи, — тихо сказала я, не отрывая глаз от сыновей. — Мы справимся. Возможно, даже лучше.
Он остановился у двери.
— Ты ещё пожалеешь.
— Нет. Пожалеешь ты. Только будет уже поздно.
Он ушёл. А я осталась. С двумя новорожденными. В старой квартире. С разрушенными мечтами. И с телефоном в руке — номер отца уже набран.
23 мая
Ночь прошла в полусне. То Миша просыпался, то Дима. Между кормлениями я собирала вещи — только нужное: одежду, документы, фото.
Я не плакала. Внутри будто всё выгорело. И при этом появилась сила, чужая, не моя.
В шесть утра папа позвонил.
— Выезжаем. Завтра будем к обеду.
Его голос — как якорь. Твёрдый, спокойный. Надёжный, как и всегда.
24 мая
Ровно в полдень во двор въехал старенький «УАЗик». Я смотрела в окно, затаив дыхание. Первым выскочил Виктор — мой брат. За ним — папа. Медленно, но уверенно.
Когда они вошли, я просто открыла дверь. Виктор крепко обнял меня. Папа посмотрел на спящих малышей.
— Крепкие ребята, — кивнул он. — Поехали домой, Анюта.
Я ещё раз оглянулась на квартиру. Пусто. Ни боли, ни сожаления.
Мы уехали. Я написала Сергею коротко: «Не ищи нас». Ответа не было.
30 мая
Прошла неделя. И кажется, будто я здесь всегда жила. Мама качает одного, я кормлю другого. Деревенский воздух, запах травы, молока, хлеба…
Дом у нас большой — двухэтажный, уютный. Ферма отца кормит полрайона. «Никольское подворье» — тут все знают это название.
Вечерами сидим на веранде. Отец с трубкой, мама с ягодами, Виктор с Настей — и их пятилетний сын Костик.
— Я буду их охранять, — серьёзно заявил Костик, гладя Диме по голове.
Настя улыбнулась:
— Сначала страшно, потом привыкаешь.
— Я не боюсь, — сказала я. И поняла, что это правда.
15 июня
Сергей звонил. Первый раз с тех пор.
Говорил сбивчиво. Извинялся. Убеждал начать всё заново. Скучает.
— Ни слова о детях, — сказал папа, когда я рассказала.
Мы сидели под яблоней. Он вырезал деревянную лошадку.
— Он одинок, Анюта. Это не одно и то же, что скучать.
Я кивнула. Свет пробивался сквозь листву, падая на личики моих сыновей.
— Когда ты родилась с братом, я тоже боялся, — вдруг сказал папа. — Но не детей. А себя. Что не справлюсь.
Он отложил нож.
— Не тот мужчина, кто не боится. А кто делает, несмотря на страх.
1 июля
Сегодня начала помогать с бухгалтерией на ферме. Мама сидит с близнецами, а я разгребаю бумаги.
— Хорошо у тебя выходит, — похвалил Виктор. — Папа рад, что наконец порядок.
В доме пахнет пирогом и малиной. Мама поёт ту самую колыбельную, что пела мне в детстве. Дети замолкают и слушают.
— Слышишь? — говорит мама. — Они чувствуют родное.
Позвонила Сергею. Сказала, что подаю на развод.
Он долго молчал.
— Ошибаешься. Одна, с двумя детьми…
— Я не одна, — перебила я. — У меня есть семья.
— А наша?
— Её не было. Только видимость.
Положила трубку и вышла на улицу. Ветер, летняя ночь, звёзды. И лёгкость. Я дышу. Впервые за долгое время.
3 марта, 5 лет спустя
Сыновьям — пять. Сегодня с утра кричали:
— Мам, вставай! Дедушка ведёт смотреть телят!
Миша — серьёзный, уже в сапогах. Дима — растрёпанный, в разных носках. Такие разные. Такие родные.
Вечером праздник. Папа вручил им куртки с логотипом фермы:
— Теперь вы официально в команде.
1 июня, 8 лет спустя
Первый класс окончен. Миша — отличник, Дима — баловник, но с пятёркой по математике.
Папа стареет, Виктор помогает с фермой. С детьми он — как молодой. Учит всему: косить, чинить, ухаживать.
Про Сергея не спрашивают. Для них папа — это дед и дядя.
15 сентября, 10 лет спустя
— Кирилл сказал, что я безотцовщина, — сказал Дима.
— А ты что?
— Ответил, что у меня есть дедушка и дядя. И что настоящая безотцовщина — это когда вообще никого нет.
— А папа… умер?
— Нет. Он ушёл. Не смог стать отцом.
— Значит, он слабый, — заключил Миша.
Вечером я плакала. От гордости.
7 ноября, 17 лет спустя
Мальчики заканчивают школу. Миша — на сельхозакадемию. Дима — юрист или экономист, пока думает. Вечером на пороге — представитель крупного агрохолдинга.
— Не продаём, — сказал папа.
— Это наш дом, — добавил Миша.
— И не пытайтесь скупать землю тайком — подадим в суд, — холодно добавил Дима.
Я смотрела на них — уже не мальчики. Мужчины. И понимала: я всё сделала правильно.
3 февраля, 23 года спустя
Звонок. Женщина: «Сергей умер. Вчера. Инфаркт. Один…»
Мы поехали. Мальчики молчали. Стояли у могилы, как перед посторонним.
— Ты что-то чувствуешь? — спросил Миша.
— Нет, — ответил Дима. — Пусто.
— Потому что он был чужим, — сказала я.
15 мая, 30 лет спустя
Тридцать лет назад в моей жизни родились сыновья. И ушёл их отец.
Сегодня я смотрю на дом, на них — взрослых, уверенных. Один строит новый дом рядом, другой оформляет экспорт сыров. Папа сидит на веранде.
— Ты справилась, — говорит он.
— Мы справились, папа, — отвечаю я.
И больше мне ничего не нужно. Только жить. И любить.
