– Только вот этого на руки не бери, – с утомлённым вздохом заметила пожилая медсестра, указывая на крошечного младенца в кроватке, – привезли вчера. Отказная. Мама оставила его ещё в роддоме.
Мила начала помогать в детском отделении больницы недавно, в качестве волонтёра. Врачи буквально умоляли откликнуться хоть кого-то – не хватало рук, не хватало доброты. Мила согласилась не раздумывая. Она, как бывшая воспитанница детдома, понимала слишком многое без слов. Почти каждый вечер после своей основной работы она шла сюда – к малышам.
– А как его зовут? И сколько ему? – осторожно спросила она у медсестры, которая выглядела так, будто еле держалась на ногах.
– Мать записала: Вова. Три месяца, – бросила та, спеша в процедурную.
Малыш тихо лежал на боку, почти не двигаясь, лишь едва слышно постанывал. Он даже не плакал – будто знал: зови, не зови, всё равно никто не придёт. Остальные дети плакали смело, зная – мама услышит, подойдёт, успокоит. А Вова уже понял – его никто не обнимет и не прижмёт к груди. Его знобило, тело ломило, а ротик пересох от жажды. Но он молчал. Потому что знал – звать бесполезно.
Мила подошла, осторожно провела рукой по пушистым волоскам.
Вова замер. Он будто уловил прикосновение, сжал крошечный кулачок и даже перестал стонать.
– Как ты тут, кроха? – шепнула Мила, наклонившись к нему, – Такой горячий… наверное, голодный и подгузник полный… Давай я тебе помогу.
Малыш не издал ни звука, только тянулся к ней пальчиками. А когда она подняла его на руки – впервые за долгое время улыбнулся.
– Ёлки-палки! – всполошилась вернувшаяся медсестра. – Совсем про этого забыла… Кормить-то его надо было!
Мила не могла поверить:
– Как это – забыли?! Я здесь уже давно, и его никто даже не поил! У него же температура! Доктору сообщили?
– Ну чего ты, не умер же. Нужен он кому, что ли? Вот сама и корми, раз такая добренькая! – отмахнулась женщина, уставившись на Милу с раздражением.
– Остальные малыши хоть мамами окружены, а он у вас тут совсем один… – Мила пыталась говорить спокойно, не крича, – А вы, выходит, наелись в буфете, а трёхмесячный ребёнок должен тут мучиться от голода? Где бутылочка?
Медсестра только молча махнула в сторону шкафа.
Вова жадно схватил соску. Он пил торопливо, словно боясь, что и эту еду у него отнимут, как бывало раньше.
– Спокойно, малыш, – шептала Мила, поглаживая по спинке. – Всё хорошо. Я с тобой.
К его кроватке вскоре подошла врач. Осмотрела, послушала, пощупала лоб:
– Простыл немного. Ничего страшного, назначу капельки. Но надо изолировать – на всякий случай, вдруг вирус. В отдельную палату.
– Так он и тут никому не нужен… если вы его в бокс переведёте, он вообще никого не дождётся! – с тревогой вырвалось у Милы.
– Понимаю. Но у нас нет выбора – я не могу рисковать здоровьем других детей.
И она ушла.
Вова тихо заплакал, будто понял – его снова хотят оставить одного.
– Не бойся, я рядом. Переведут – и я с тобой, – пообещала Мила, прижимая его к себе.
Позвонив своей начальнице Елене Юрьевне, Мила с трудом сдерживала слёзы:
– Простите, что беспокою… Мне срочно нужен отпуск… За свой счёт… Я… не могу иначе.
– Мила, ты где? Ты плачешь? Рассказывай, что случилось, – в голосе начальницы звучало искреннее участие.
Мила рассказала всё. И в ответ услышала:
– Не переживай. Я оформлю тебе отгулы с оплатой. Ты заслужила. И я скоро буду.
С того самого дня Мила не отходила от Вовы. Его перевели в отдельный бокс, и теперь они были вдвоём – тишина, спокойствие, только тёплое дыхание малыша рядом.
Но тут в палату заглянула ухоженная молодая женщина:
– Эй, вы! Мне помощь нужна. Приглядите за моим сыном, я перекушу в кафе. Эта больничная еда – сплошная изжога.
– Хорошо, – Мила собралась было выйти с Вовой на руках. – Возьмём бутылочку, и заодно малыш других деток увидит. Сколько вашему мальчику?
– Десять лет. Мы в платной палате. А этого… пусть здесь остаётся. Говорят, он заразный.
– Простите, я не могу оставить его одного, он совсем крошечный…
– И что? А мой Саша? Вы обязаны следить за ним! – женщина повысила голос, лицо налилось краской. – Идите немедленно, вам сказали!
Мила растерялась, но потом твёрдо положила Вову в кроватку и вывела женщину из палаты.
– Руки убери! – взвизгнула та. – Ты хоть знаешь, кто мой муж? Нищебродка! Прислуга! Я тебе сейчас врежу!
Женщина замахнулась.
Но её руку внезапно перехватили.
– Это вы что сейчас делаете? – раздался спокойный, но жёсткий голос. – Людей хороших обижаете?
Это был Михаил – муж Елены Юрьевны.
Сама Елена уже обнимала Милу:
– Всё хорошо, солнышко. Ты в порядке?
– Испугалась… и малыш тоже…
А та женщина, мгновенно узнав Михаила, переменилась в лице.
– Михаил Игнатьевич… я тут… с нерадивым персоналом…
– Хватит, – отрезал он. – Я всё слышал. Мила – волонтёр. Бесплатно помогает детям. А вы хотите, чтобы она развлекала вашего сына, пока вы по ресторанам ходите? И да, я знаю, кто ваш муж. И теперь сто раз подумаю, стоит ли поддерживать его бизнес. Всё понятно?
– Простите… – выдавила женщина и поспешно скрылась.
Михаил повернулся к Миле:
– А теперь – хочу увидеть сына.
Мила стояла, не веря своим ушам. Она посмотрела на Елену Юрьевну. Та сияла от счастья.
– Что происходит?
– Мы давно подали документы на усыновление, – прошептала Елена, – Я мечтала о таком, как Вова. Я не могу родить сама. А ты… ты позвонила в нужный момент. Миша сразу всё решил. Веди нас к нему.
Когда они вошли, Михаил уже держал малыша на руках. Вова улыбался и гладил новоиспечённого отца по лицу.
Елена подошла ближе, сдерживая слёзы. Михаил бережно передал ей ребёнка.
– Привет, сынок, – прошептала она, прижимая к груди крошечное тельце.
