В приюте ему сразу не понравилось. Поэтому, когда появилась тётя — родная сестра отца — и сказала, что собирается забрать его к себе, Дима обрадовался.
Он помнил её слабо: всего трижды она приезжала к ним в Харьков и, ворча, жаловалась, что брат уехал слишком далеко. Но каждый раз она привозила Диме кучу подарков — машинки, книги с картинками, цветные карандаши. Когда не спорила с отцом, то всё своё время проводила с ним: читала сказки, играла в настольные игры, учила рисовать Микки-Мауса — но у Димы тот никак не выходил.
Он был уверен — она его любит. Поэтому сильно удивился, когда тётка из опеки сказала, что никто из родных не сможет его забрать. Шесть месяцев он провёл в детдоме, каждый день надеясь, что вот-вот приедет тётя Зоя. И она действительно приехала.
Мамы у Димы не было. Когда он был совсем малышом, папа говорил, что она уехала далеко-далеко. Сейчас Дима понимал, что это значит — её просто больше нет. Как и папы.
Папу сбила машина совсем рядом с домом. Он побежал в магазин за молоком — Дима пролил последнее, а без него он не мог есть свои любимые шоколадные шарики. Было темно, скользко, и отец поскользнулся, упал… А машина мчалась слишком быстро.
Дима долго его ждал, прижимаясь щеками к холодному стеклу, всматриваясь в вечернюю тьму. Он глядел на часы, прикидывая, сколько ещё могло уйти времени, даже если была очередь, даже если продавщица искала сдачу, даже если папа встретил болтливую соседку тётю Любу.
Когда в дверь позвонили, Дима обрадовался — подумал, что это папа. Но это была тётя Люба. Глаза у неё были красные, на щеках чёрные разводы, словно она мазалась краской, а потом тёрла лицо.
Она сказала, что он переночует у неё. На вопрос, где папа, ответила, что тот срочно уехал по работе. Это было странно — ведь папа был пианистом и по ночам точно не работал.
Тётя Люба соврала. Она не смогла сказать, что его отца больше нет. Об этом Диме на следующий день сказала чужая женщина из опеки.
— Я не смогла раньше приехать, — оправдывалась тётя Зоя. — Не сердись на меня, хорошо?
Дима только пожал плечами. Что тут сказать? За эти месяцы он многое понял: даже родные люди могут предать. А то, что она вообще его забрала — уже немало.
Раньше он никогда не ездил на поезде. В другой ситуации он бы радовался поездке. Сейчас ему было всё равно.
Сидя у окна, он смотрел на дома и деревья, медленно исчезающие за стеклом. Он знал — он больше не увидит родного города. Тётя так и сказала: «Этот город его сгубит». Вряд ли она захочет сюда вернуться.
На вокзале их встретил муж тёти Зои — коренастый, невысокий мужчина по имени Василий.
— Можешь звать меня дядя Вася, — сказал он, протянув руку.
Диме понравилось — с ним ещё никто не здоровался как со взрослым. Ладонь дяди Васи была жёсткой и твердой, не такой, как у отца-пианиста.
Что дядя ему не рад — стало ясно довольно быстро. Он громко и весело звал его на рыбалку или футбол, но Дима, хоть и неловко, отказывался. Спорт его не интересовал, а животных, даже рыб, он жалел.
Тётя просила Васю не приставать, сама садилась читать с Димой книги. Он и сам умел читать, но слушать, как читает тётя, было приятнее. А дядя твердил: «Книги — это девчачье. Мужики должны в футбол играть».
С тётей ему было хорошо. Мама у него давно пропала, и он немного завидовал другим детям. Но с отцом было весело, а тётя — такая же: весёлая, с книгами и шутками.
Она работала из дома, и всегда находила для него время: вместе ходили в парк, в магазин, готовили ужин для уставшего дяди Васи, который работал водителем скорой.
Однажды в магазине к ним подошла высокая женщина с рыжими волосами:
— Зойка? Это ты? Сто лет не виделись! А это кто? Твой, что ли? Я думала, у тебя детей нет…
Дима замер — а вдруг тётя скажет, что он не её? Но она обняла его и ответила:
— Конечно мой. А чей же ещё?
Внутри у Димы стало тепло, словно он выпил горячего чаю с малиновым вареньем.
Осенью он пошёл в школу. Там ему понравилось — учёба была интересной, хоть чтение и тянулось: только он и Настя читали хорошо. Им даже выдавали одну книгу на двоих.
Их дразнили женихом и невестой, но Диме нравилось с ней дружить. Настя была умной и весёлой, не жеманилась, как другие девочки.
К зиме они стали неразлучны, Настя часто заходила в гости. Дядя, поддразнивая, называл её «наша невеста».
Но под Новый год они поссорились. Всё из-за Риты Иванчук, девочки, которую в классе не любили. Она была неряшливой и вечно ковырялась в носу.
Перед праздниками дядя Вася рассказал, что её папа в реанимации — он сам его туда вёз.
— Меньше пить надо, — буркнул он. Дима не понял, но понял одно: Рите сейчас тяжело. Он знал, каково это — терять отца.
Когда учительница делила на пары для новогоднего танца, Дима вызвался встать с Ритой — она осталась лишней. Учительница обрадовалась, Настю поставили с ней. Но Настя потом сказала:
— Предатель. — И больше с ним не говорила.
С Ритой он не сдружился — с ней было скучно. Зато с мальчишками пошло лучше.
Дядя Вася был доволен:
— Ну вот, мужиком стал! Друзья появились!
Он сводил их в лазертаг. Диме не понравилось, но остальные были в восторге. А на день рождения дядя подарил гитару. Хоть он мечтал стать пианистом, как папа — гитара тоже ничего.
Жизнь наладилась. Он всё реже вспоминал папу — и чувствовал из-за этого вину.
Летом они поехали к родне дяди в деревню. Дядя снова звал его на рыбалку. Дима хотел отказаться, но услышал, как дядя сказал соседу:
— Всю жизнь сына хотел. Ну вот — как вышло.
И Диме стало тепло. И стыдно — вдруг папа смотрит с небес и обижается?
Утром они ушли ловить рыбу. Было скучно. Один раз клюнуло — и то не поймал. На следующий день Дима отказался идти. А дядя принёс полное ведро и сказал, что клёв был отличный. Увидев ещё дрыгающие хвосты, Дима разрыдался.
— Нюня, — проворчал дядя и ушёл.
За лето подросли все — и Дима, и Настя. Она его игнорировала, но ему было всё равно.
Некоторым разрешили ходить домой без родителей. Дима надеялся — тётя перестанет его встречать. Но она говорила, что он ещё маленький.
Они даже поссорились с дядей: тот кричал, что мальчика надо воспитывать как мужчину, не сюсюкаться. Тётя резко посмотрела на него:
— До школы три дороги. Ты помнишь, что с его отцом случилось?
Громко о папе дома не говорили. Но всё было понятно и так.
