— А Наташа уже знает? — голос бабушки был полон недовольства и скрытой угрозы.
— Нет. Ей ничего не говорили. Зачем ребенку такие подробности? — голос Нины, сестры Наташиного отца, был холоден, как лёд, и спокоен, будто ничего не произошло.
— А как же тогда? Мать исчезла, ни звонка, ни письма, и всё? Никаких объяснений? Вы в своём уме? Девочка же растёт! А если потом сорвётся?! Натревожит дел, и кто будет отвечать? Ты, Нинка? Или Олег? Он хоть и отец, а ты — тётка, но так нельзя! Нужно объяснить ребёнку, куда пропала мать!
Нина замолчала, но продолжать тему не стала. Наташа поняла почему. Тётка не хотела делать ей больно. Просто у Нины мама была, а у Наташи…
Обида, словно ледяная змея, свернулась в сердце и осталась там, грея себе место. А Наташа, наплакавшись, ещё успела услышать сквозь сон, как тётка тихонько ругалась, порезав палец об осколок чашки, и как вздохнула бабушка:
— Учу вас, учу… Иди сюда, горе моё! Полечу…
Утром бабушки Наташа уже не застала, а тётка встретила её на кухне хмурой:
— Что тебе на завтрак приготовить?
— Всё равно…
— Тогда блины. Садись! И слушай меня внимательно! Через час приедет машина, а нам с тобой ещё собраться нужно.
Нина машинально смешивала ингредиенты для теста, почти не глядя на руки. Её взгляд был прикован к Наташе, которая съёжилась на табурете, поджав ноги и уткнувшись носом в колени.
— Бабочка ты моя… Наташа, послушай меня! Твоя мама уехала. Насколько далеко и надолго — не знаю. Она мне ничего не сказала.
— А папа?
— А папа… Сам потом объяснит, какие у него дела. Всё, что тебе нужно знать сейчас — жить ты будешь у меня.
— Долго?
— Не знаю, Наташенька… Как получится.
Того же дня Нина забрала шестилетнюю Наташу. Привела в порядок кухонные шкафчики, выбросила всё съестное, что нашла там, и перебрала её вещи.
— Ну да… — выбрав из кучи пёстрой одежды единственный приличный сарафан, Нина кивнула племяннице. — Одевайся! И ничего отсюда не бери! Пусть так. Потом всё купим.
Она позволила Наташе взять с собой только несколько игрушек.
— И что я ей скажу? Мама, она же ребёнок! У неё должно быть детство! А не всё это!
— Много ты понимаешь! — бабушка стукнула чашкой по блюдцу.
Тут же начала ворчать, причитать, что нервы у неё не железные, а посуду жалко…
Нина прошла через комнату, где спала Наташа, в коридорчик за веником. На обратном пути поправила племяннице одеяло.
— Спишь?
Наташа не ответила. Но едва тётка, вздохнув, отошла от дивана, девочка уткнулась в подушку и тихонько всхлипнула.
Ей ничего говорить не нужно! Она и так знает, что мама её бросила! Ещё неделю назад соседка, баба Лида, всё ей рассказала.
— Ох, Наташа, не повезло же тебе с матерью! Сумасшедшая ветренница, вот кто она! И отец у тебя такой же! Что одному, что другой — гулянки только и нужны! А что лето короткое — им всё равно!
..Наташа слушала бабу Лиду молча. Не перебивала, не спрашивала. Только крепче прижимала к груди свою любимую плюшевую собачку, которую ей подарил папа на прошлый Новый год. Тогда всё ещё было хорошо. Мама пекла пирожки, а папа улыбался, качая её на руках.
Теперь всё стало совсем другим.
На следующий день, когда тётя Нина повела Наташу в новый дом, девочка старалась не оглядываться. Дом, где она жила раньше, будто отдалялся, становился меньше, словно в снежном шаре.
— Ну что, понравится тебе у меня, — пыталась разрядить тишину Нина, — места больше, подружек во дворе хватает, школа рядом. А я — знаешь, как блины пеку? Таких ты ещё не пробовала!
Наташа не ответила. Её глаза блестели, но не от радости.
Когда они вошли в квартиру Нины, Наташа сразу заметила, что там было слишком чисто. Слишком правильно. Никаких ярких обоев с цветочками, как у бабушки, или маминых открыток на холодильнике. Всё строгое и серое.
— Располагайся, — Нина указала на небольшую комнату. — Это теперь твоя. Я завтрак приготовлю, а ты пока распакуй свои вещи.
Комната была такая же аккуратная, как и всё в квартире. Белые стены, кровать с аккуратно застелённым покрывалом, шкафчик. На подоконнике стояли кактусы в горшочках. Наташа положила свои игрушки на кровать, но от этого комната не стала уютнее.
За завтраком Нина пыталась завести разговор:
— Ну как? Понравилась комната? Удобно?
— Угу… — Наташа ковыряла вилкой оладушек.
— Скоро я познакомлю тебя с соседями. Там девочка чуть постарше, она тебе всё покажет, — Нина улыбнулась. — Ты увидишь, всё будет хорошо.
Но Наташа не верила. Она знала, что ничего уже не будет хорошо. Мама не придёт. Папа, наверное, тоже. А все эти разговоры про школу и подружек — просто слова.
Вечером, когда тётя ушла на кухню, Наташа достала из сумки фотографию. Там была мама. Молодая, улыбающаяся, с весёлыми глазами. Наташа прижала её к груди и прошептала:
— Ты же вернёшься? Правда, вернёшься?
Тишина в комнате казалась оглушительной.
Следующие дни шли один за другим. Нина старалась как могла: готовила, убирала, брала Наташу на прогулки. Но девочка оставалась отстранённой. Она не задавала вопросов, не жаловалась. Просто молчала, а иногда тихонько плакала в подушку.
— Нужно что-то делать, — говорила Нина бабушке по телефону. — Она же не ест ничего!
— Время лечит, Нина, — отвечала бабушка. — А пока просто будь рядом.
Но время тянулось медленно, как мёд в банке. И однажды, когда Нина уже почти отчаялась, Наташа вдруг спросила:
— А когда мама вернётся?
Эти слова были как гром среди ясного неба. Нина не знала, что ответить. Она посмотрела на племянницу, а потом сказала:
— Знаешь, Наташа… Иногда люди уходят надолго. Но это не значит, что они нас не любят.
Наташа кивнула, но в её глазах было всё то же безмолвное отчаяние.
Она не спрашивала больше. Но каждую ночь перед сном держала фотографию мамы под подушкой и шептала:
— Я буду ждать.
И в её сердце оставалась крошечная надежда, что мама сдержит обещание и однажды вернётся.
